Золотой империал

давно ставшую привычной, даже не хотелось прикрыть глаза.

Он молча лежал, закинув руки за голову и изредка попыхивая дымком самодельной сигареты в сторону какого-нибудь комара, излишне наглого или вообще «отмороженного», решившегося на самоубийственное пике, да следил за тусклой красноватой полоской, медленно перемещавшейся по горизонту, но так. похоже, и не собирающейся исчезать. Недаром в народе про пору, которая вскоре должна была наступить, метко говорят: «Зори целуются»...

Судя по багровой звездочке по другую сторону костра, то разгорающейся, то затухающей, бодрствовал не только капитан.

— Знаете, Петр Андреевич, — как-то непроизвольно, само по себе вырвалось у Александрова. — Давно хотел вас спросить... Можно?

— Спрашивайте, — после недолгого молчания так же негромко донеслось из темноты.

Николай поворочался, поудобнее устраиваясь на своей далеко не мягкой постели.

— А как вы вообще оказались здесь, господин ротмистр?

— Простите?.. А-а, вы про это... Я же рассказывал, помнится, еще в первую нашу встречу: погоня за Кавардовским...

— Да нет, я не об этом. Тут-то все понятно: служебный долг, самоотверженность... Я вообще... О том, как вы оказались на Урале. Вы же столичный житель, граф, за версту видно.

На этот раз Чебриков молчал дольше, даже огонек его сигареты погас, и Николай уже было решил, что ротмистра неожиданно сморил сон, как это бывает после длительных переходов, но тот все же откликнулся:

— Вы правы, Николай Ильич, — отозвался наконец граф. — Я родился и вырос в Санкт-Петербурге, там же закончил Кадетский корпус, далее пошел по военной линии... Там же продолжил службу после стажировки в Берлине, туда же вернулся после Заокеанских Владений... Женился...

— Вы женаты, ротмистр?

— Естественно. Жена, урожденная баронесса фон Альборн, родила мне двух детей: мальчика Сережу и девочку Лизу. Они так и живут сейчас в столице, с мамой. Сережа, ему сейчас двенадцать, состоит в Пажеском корпусе, Лиза, ей семь, должна этой осенью начать учебу.

— Так почему же вы...

— Почему я живу вдали от семьи? — перебил Чебриков.

— Да...

В кострище сначала засветилась красным, а потом вспыхнула трепещущим язычком пламени искра, описавшая крутую дугу и затеплившая вторую — огонек новой самокрутки: ротмистр, видимо экономя спички, прикурил по-мужицки, от прутика.

— Банальнейшая история, капитан...

Ротмистр поведал нехитрую и в самом деле банальную для персонажей романов из дореволюционной жизни (каковым, впрочем, он для Николая и являлся) историю.

Некий светский хлыщ, между прочим довольно прочно связанный родственными узами с августейшим семейством («Вы наверняка сами понимаете, капитан, что ничьи имена здесь названы не будут...»), проявил, так сказать, интерес к некой молодой особе, графу Чебрикову приходящейся в определенном смысле родней («Вдаваться в подробности не стоит, право...»), затем, поступив не по-джентльменски, проще говоря, подло поступив... Далее все понятно: встреча, объяснение, пощечина,