Слуга царю...

земным ходом… Или поселился в нем кто-нибудь.

Напуганные коротким, но очень доходчивым рассказом аборигена о неласковом к непрошеным чужакам мире, в котором они оказались «транзитом», по выстуженным, необитаемым за прошедшей зимой комнатам путешественники передвигались на цыпочках, боясь скрипнуть половицей, к окнам если и подходили, то не прикасались к плотно задернутым занавескам, без нужды старались не разговаривать…

Часы без хозяина тянулись тоскливо и медленно, как ленивые капли смолы по сосновому стволу. Порой казалось, что время вообще остановилось… По улице вдоль забора, огораживающего владение Берестова, временами скользили по своим делам какие-то серые неулыбчивые люди, отрывисто взбрехивала далекая собака, и все снова замолкало, будто придавленное свинцовой плитой ненастного неба.

— И чего вас, пан Пшимановский, понесло за нами? — спросил наконец Бекбулатов, когда молчать стало невмоготу. — Я же ясно велел вам дожидаться моего возвращения у фрау Штайнбек?

— Сам не знаю… — пожал своими нескладными плечами пригорюнившийся Войцех, то и дело шмыгавший своим длинным унылым носом, сейчас явственно покрасневшим. — Мне показалось, что я вас больше не увижу… А оставаться совершенно одному в чужой стране…

У Пшимановского явно начиналась простуда, причем нешуточная: невезучего, как обычно, поляка угораздило выпасть из межпространственных ворот на свет божий в полном обмундировании, естественно промокшем до нитки в ту же самую секунду. Пока ошалевшего «везунчика», в самом деле едва не утонувшего, вылавливали совместными усилиями, пока реанимировали изрядной порцией чая, посадив костлявой задницей чуть ли не в костер и обмотав чем придется из собственного небогатого сухого гардероба, ворота закрылись. Более того, Берестов обрадовал всех, заявив, что попасть обратно удастся лишь через несколько дней, да и то только с борта какого-нибудь плавсредства вроде лодки или плота, которых вокруг что-то не наблюдалось, или после ледостава, то есть никакие раньше ноября. Выбора, брать «нагрузку» с собой или оставить, не оставалось…

— Вы малый ребенок, что ли? — злясь на самого себя за чуть было не состоявшееся предательство (бросил бы ведь верного спутника за милую душу, как надоевшую собачонку!), с непонятным раздражением огрызнулся Владимир. — Погостили бы у милейшей женщины в тепле и уюте, пока не надоест, и двинулись бы себе восвояси… Деньги-то я вам почти все оставил.

— Угу… — отвернулся к окну Пшимановский. — Прямиком на каторгу за дезертирство, если не хуже того… Из-за наших с вами, между прочим, господин Бекбулатов, похождений на ридной нэньке Украине. Это ведь измена в чистом виде, за это петля полагается…

— Вы же оружия в руки не брали…

— А кто станет разбираться? Измена или пособничество — одна сатана… Трибунал и… в расход, в двадцать четыре часа.

Милые и пушистые животные семейства кошачьих, обитающие, вопреки всем утверждениям высокоученых анатомов, внутри человека и известные под собирательным названием «совесть», все