Слуга царю...

касаться может…

— …об ущербе же Его Величества интереса, — перебил ее Александр, подняв вверх указательный палец, — вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявить, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мною начальникам во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать. От команды и знамя, где принадлежу, хотя к поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному офицеру надлежит… Так вот, сударыня, и никак иначе…

Он поднялся на ноги и, прищелкнув каблуками, резко нагнул голову, вдавив подбородок в грудь.

— Засим разрешите мне откланяться, сударыня. Честь имею!

Маргарита долго смотрела на затворившуюся за Александром дверь, а потом завершила присягу словами:

— В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий… На глазах ее дрожали слезы…
* * *

Маргарита прошлась по комнате, задумчиво играя молчащим поминальником…

Итак, как и следовало ожидать… Конечно. А чего же ты ожидала от своего рыцаря без страха и упрека, от честного и цельного друга сердечного Сашеньки? Подумать только: годы идут, седеют виски, давно уже не мальчик, а все такой же, как и в юности, идеалист. Ни годы службы в Корпусе, ни разочарования жизни не влияют на это никоим образом…

Баронесса остановилась перед венецианским зеркалом в темной от времени прихотливо-вычурной бронзовой раме и внимательно взглянула на свое отражение.

Да и ты, дорогая, не молодеешь… Годы идут, текут словно песок сквозь пальцы…

— Что же вы решили, баронесса фон Штайнберг? — спросила она у своего отражения, заметила наконец приборчик, зажатый в руке, и брезгливо положила его на столик, не сразу найдя на нем место среди десятков флакончиков, баночек, бутылочек и коробочек.

Отражение мимолетно пожало плечами и, взяв оттуда же, со столика, узкую коробку, закурило тонкую длинную темно-коричневую сигарету с золотистым ободком. Ароматный дым поплыл облачком перед подернутой темными пятнышками стеклянной поверхностью, смазав все контуры. Теперь казалось, что женщина беседует вовсе не с отражением, а с кем-то живым.

— Отбросьте все сантименты, уважаемая баронесса, — ответило будто бы зеркало. — Сейчас вы не любящая женщина, а холодный и рассудочный шахматист, обдумывающий партию, которую жизненно необходимо выиграть… Александр, конечно, фигура сильная и дорогая, возможно, главная, но он только шахматная фигура… Подумайте: иногда, чтобы выиграть партию, приходится жертвовать даже ферзем. Особенно если комбинация не на два-три хода, а противник самовлюблен и слеп…

— Что же вы советуете?

— А разве вы еще не решили сами?..

Изящная рука с крупным бриллиантом на пальце протянулась к столику,