Золотой империал

екшиеся разглядыванием невиданных денег путешественники быстро охладели к ним, чего нельзя было сказать о Конькевиче. Сергей Владимирович, видя неподдельный интерес нового друга, даже сбегал в соседнюю лавку с позеленевшим кренделем над дверью разменять золотой дукат и, притащив через пару минут целую суповую миску разнообразнейших медяков и серебрушек — не менее двух килограммов весом, — вручил все это богатство ошалевшему от счастья нумизмату.

— Только тарелку герр Хорнштейн просил вернуть, не разбей случаем...

— Простите пожалуйста, господин Берестов, — снова прервал старика ротмистр. — А здесь, в Бергланде, какая форма правления, я что-то не понял?

— В Бергланде? Так маркграфство же Бергланд, я, помнится, говорил... Пограничное графство то есть. Потомственное владение маркграфов Айзерненбургов. Нынешнего Людвигом-Христианом Девятым кличут, а владеют они Бергландом аккурат триста пятьдесят лет.

— Глядите! Глядите! — Валя, забыв про своего недолизанного амурчика, возбужденно указывала куда-то вверх.

Из-за крыш домов величественно выплывала сверкающая на солнце махина.

— «Император Рудольф», — пояснил Берестов, задрав, как и все остальные, голову. — Дирижабль рейсовый. По маршруту Франкфурт-на-Волге — Пекин два раза в неделю летает.
* * *

В замке заскрежетал ключ, и после небольшой, как обычно, заминки дверь заскрипела, открываясь.

«Проверяет, сволочь! — злобно подумал Виталий, лежащий на скрипучей деревянной кровати отвернувшись к стене. — Хитрый волчара...»

Кавардовский наконец заглянул в комнату:

— Вы спите, подпоручик?

Лукиченко не откликнулся, прикинувшись спящим — общение с Князем, двуличным и коварным, делалось для него настоящей пыткой.

Порой ему казалось, что было бы лучше, если бы сумасшедший бандит прирезал его в первый же день знакомства своим страшным ножичком, с которым не расстается ни днем, ни ночью, или не стал вытаскивать тогда на водохранилище из промоины во льду... И в то же время лейтенант хорошо знал, что никогда бы не согласился пожертвовать своей жизнью, единственной ценностью, которая у него осталась...

Кашель — прощальный подарок задавленной, но, в отсутствие каких-либо антибиотиков, так и не вылеченной до конца болезни, как всегда, подкравшийся незаметно, скрутил его в длительном мучительном припадке, заставив против воли вскочить с ложа.

— Э-э, господин Лукиченко, — протянул Кавардовский, сидевший у стола в верхней одежде. — Что-то не идет вам на пользу здешний климат. Как бы в чахотку не перетекла ваша простуда.

Своей участливостью, а главное, отпущенной здесь, в потустороннем мире, изящной бородкой и водруженными на нос очками в тонкой металлической оправе Князь напоминал сейчас провинциального интеллигента. Этакий земский врач или учитель.

— Лучше бы наручник отомкнули, ваша светлость, — хмуро ответил милиционер, немного отдышавшись после приступа и сплюнув в угол мокроту. Показное сострадание, не говоря уже о внешности, его не обманывало, а в последнее время, пугаясь