Балканы. Дракула

Балканы. Дракула

Кирилл Бенедиктов, Юрий Бурносов

isbn: 978-5-906338-10-5

Пролог

Антихрист убит в Рождество

26 декабря 1989 года, Тырговиште, Румыния

1

Кто-то в тумане разговаривал с мертвыми.

Генералу хотелось заткнуть уши. Звуки, доносившиеся из серой, волокнистой пелены, укрывшей мерзлое футбольное поле, скребли по нервам, как шершавые куски асбеста. Но генерал не заткнул уши. Это выглядело бы глупо и комично. Если бы на нем была зимняя шапка, он мог бы надвинуть ее поглубже. Но форменную фуражку на уши не натянешь.

Охранник осторожно тронул его за плечо.

— Пойдемте, господин генерал. Машина ждет.

«“Господин генерал”, — машинально повторил про себя Джорджицу. — Еще два дня назад ко мне обращались — “товарищ”. Что же изменилось в стране за эти два дня?»

Дурацкий вопрос. В стране изменилось все.

Началось с волнений в Тимишоаре — приграничном городе, населенном в основном венграми. Толпа отбила у полиции пастора-диссидента, рассказавшего западным журналистам о зловещем плане по уничтожению семнадцати тысяч трансильванских сел — это называлось «Систематизация». Зачем было опустошать Трансильванию, пастор растолковать не мог, но западникам объяснений и не требовалось. «Чудовищное преступление кровавого тирана» — прекрасный заголовок для сенсационного материала на первой полосе. «Румынский вампир ищет новые жертвы». Да, и такая статья попалась генералу в одной из немецких газет.

А потом съехавшимся в Тимишоару со всей Европы журналистам показали трупы — сначала десятки, а потом и сотни трупов. Изуродованных, обескровленных, с вывороченными суставами и переломанными костями. Их демонстрировали по всем мировым телеканалам как свидетельство безумия и жестокости человека, сосредоточившего в своих руках всю полноту власти в Румынии.

Когда о массовых казнях в Тимишоаре стало известно в столице, народ восстал. На площадях Бухареста собирались многотысячные толпы. В столицу вошли бронетранспортеры, солдаты сначала стреляли по демонстрантам, но потом министр обороны Миля отдал приказ прекратить огонь, и войска ушли в казармы. На следующее утро Милю нашли в своем кабинете мертвым — официальная версия гласила, что министр застрелился. И тогда вождь поставил во главе армии генерал-майора Стэнкулеску, незадолго перед тем железной рукой подавившего беспорядки в Тимишоаре.

Виктора Стэнкулеску, который сейчас ожидал генерала в стоящей за воротами стадиона машине.

— Пойдемте, господин генерал, — терпеливо повторил охранник. Здоровенный малый с широким и неподвижным, словно вытесанным из камня, лицом. Коротко, по-военному, остриженные светлые волосы, прозрачные северные глаза.

«Не похож на румына», — подумал генерал и отчего-то вздрогнул.

— Да-да, конечно...

Но не двинулся с места, а вместо этого снял запотевшие от утренней сырости очки и начал протирать их мягкой тряпочкой, против воли прислушиваясь к странным, царапающим звукам незнакомого языка, доносившимся из тумана. Очень древнего, поднимающего со дна памяти кровавую муть, размытые, жуткие картины. «На нем можно разговаривать с демонами, — неожиданно для себя подумал атеист Джорджицу. — Или с мертвецами».

Тела Кондукатора и его жены до сих пор лежали на ломкой от холода траве футбольного стадиона. Их перетащили туда сразу после расстрела — за ноги, как зарезанных к празднику баранов. Почему не похоронили? Генерал видел наспех сколоченные кресты, стоявшие у стены сарая, — солдаты принесли их еще до того, как трибунал, в котором он председательствовал, вынес свой приговор.

...За подрыв национальной экономики — статья 145-я Уголовного кодекса Румынии...

...За вооруженное выступление против народа и государства — статья 163-я...

...За разрушение государственных институтов — статья 165-я...

И, наконец, самое страшное — за геноцид собственного народа, статья 365-я...

...Приговорить Николае и Елену Чаушеску к смертной казни через расстрел.

Приговор привели в исполнение немедленно. По закону, осужденным предоставлялось десять дней на обжалование решения трибунала, но никто из тех, кто судил Чаушеску, не собирался соблюдать закон. И это не давало покоя генералу юстиции Джорджицу Попа, стоявшему сейчас на краю футбольного поля и дрожавшему не то от холода, не то от темного, первобытного ужаса, который рождали в душе звуки незнакомого языка.

Там, за серым занавесом тумана, кто-то разговаривал с расстрелянным Кондукатором и его мертвой женой.

2

— Ну, ну, генерал, — буркнул Виктор Стэнкулеску, протягивая председателю трибунала металлическую фляжку. — Выпейте. Это болгарский бренди, весьма неплохой.

Джорджицу дрожащими пальцами отвинтил ребристую пробку. Посмотрел на Стэнкулеску, тот понимающе усмехнулся.

— Пейте, пейте, не бойтесь. Вы хорошо справились со своим заданием.

Генерал сделал пару глотков обжигающего напитка. Дышать стало немного легче. Он приложился к фляжке еще раз и благодарно вернул новому министру обороны.

— Тиран мертв, — сказал Стэнкулеску, аккуратно завинчивая колпачок. — Теперь все будет по-другому. Совсем по-другому, генерал.

Он спрятал фляжку в глубокий карман шинели. Похлопал по плечу водителя.

— Поехали, сержант. Возвращаемся в столицу.

Шофер повернул голову, и Джорджицу машинально отметил, что он очень похож на сопровождавшего его к машине охранника — гранитный подбородок, светлые волосы, прозрачные голубые глаза.

— При всем уважении, господин министр, — невозмутимо произнес сержант с легким, почти неуловимым акцентом, — но у меня приказ дождаться господина подполковника.

К изумлению Джорджицу, Стэнкулеску пропустил дерзость водителя мимо ушей.

— Ну да, — сказал он рассеянно и вновь потянул из кармана флягу. — Подождем, конечно...

Генерал смотрел, как янтарная капля бренди стекает по плохо выбритому подбородку Виктора Стэнкулеску. Он не понимал, почему какой-то сержант осмеливается возражать министру обороны, причем возражать совершенно не по-уставному. Не мог представить себе, чьи приказы могут быть приоритетнее приказов верховного главнокомандующего. Неужели переворот организован внешними силами и все они — и председатель военного трибунала, и военный министр — только марионетки в руках невидимых иностранных хозяев?

Не может быть, сказал себе генерал, искоса поглядывая на крупного, атлетически сложенного мужчину, сидевшего рядом с ним в пропахшем дорогим табаком салоне «трехсотого» «Гелендвагена». Ведь именно он, Стэнкулеску, тот человек, который за одну ночь решил судьбу страны и ее вождя.

То, что сделал Виктор Стэнкулеску — предательство. Нет, не так — Предательство с большой буквы. Когда Кондукатор назначил его министром обороны вместо вовремя покончившего с собой Мили, он не стал выводить армию из казарм. Но вызвал командиров частей и намекнул, что не будет возражать, если армия поможет восставшему народу.

Тогда-то все и произошло. Отряды секретной службы — Секуритате — оказались бессильны против могучего напора революционных толп, пришедших им на подмогу воинских подразделений и загадочных, неизвестно кому подчинявшихся снайперов, засевших на крышах и чердаках столичных зданий и отстреливавших офицеров безопасности. Чаушеску и его жена Елена поднялись в небо над Бухарестом на вертолете, взлетевшем с плоской крыши ЦК Коммунистической партии Румынии. У них было достаточно горючего, чтобы долететь до границы и спастись — югославы предоставили бы им убежище. Но вертолет взял курс на озеро Снагов, где находилась дача Кондукатора. Летняя дача. Зимой делать там было совершенно нечего.

Если не считать...

Но Джорджицу не хотел допускать даже мысли о таком. Безумие и так было слишком близко. Низкий гортанный голос, доносившийся из тумана, до сих пор эхом отдавался в его голове.