Мертвая тишина

- Сэм, Сэм, отпусти её, - тонкий голосок Ярослава прорывается сквозь рев собственной ярости в ушах, и Сэм отстраненно смотрит, как разжимаются его же пальцы, отпуская плечи сестры, оставляя отметины на нежной коже плеч. На лицо её взор обратил и нахмурился, увидев, как искривила его болезненная ухмылка.

- Это тебе пора повзрослеть, Сэм, - шепчет тихо, глядя прямо в синие глаза брата, - это тебе пора отпустить все обиды на отца, что гложут тебя…

- Обиды? Ты думаешь, дело в моих обидах?

- Тогда всё намного хуже. Тогда ты просто глуп, брат.

Она медленно поднимается с колен на ноги, продолжая удерживать взгляд Сэма.

- Да, я, в первую очередь, думаю об отце. Да, я, в первую очередь, жалею именно его. И нет, я никогда не опущусь до того, чтобы пожелать ему смерти. В миг, когда это случится, не станет меня самой. Как не станет и НАШЕЙ матери в тот самый миг, когда умрет отец. О чем ты мечтаешь, Самуил? Спасти маму и оберегать её от злого деспота-мужа?

Камилла громко, истерично рассмеялась, откинув голову назад. И вдруг резко замолчала, продолжая.

- Ты мечтаешь победить злого дракона? Да никогда эта принцесса не променяет ни на одного принца своё чудовище, ты разве не понял? Сээээээм…Её ничто больше не удержит рядом с нами, если отец умрет. Она вырастит Василику и Яра и последует за ним. Смирись с этой мыслью, брат. Она не станет делить свою любовь…свою душу на то, что принадлежит нам, и то, что принадлежит ему. Мы – плод этой любви, какой бы неправильной и больной она тебе ни казалась. В каждом из нас каждый день она видит эту самую любовь. Она не откажет никогда в ней нам намеренно…но когда-нибудь всё же сломается настолько, чтобы отправиться за ним, где бы он ни был. Она предпочтет раствориться в том небытии, в котором не станет его…в небытии, в котором могут, понимаешь ты? Лишь могут существовать ЕГО молекулы…и она уйдет туда, в это НИЧТО. К его молекулам. Чтобы быть и там с ними. Даже таким образом. Ты качаешь головой, Сэм…ты можешь мне не верить. Ты чанкр. Ты видишь будущее и прошлое. А я чувствовала это, брат. Я ее души коснулась, и поняла, что в ней больше его, чем её самой. Она не выдержит без нашего отца, она свихнется так же, как он свихнулся без неё. И тогда ты сам себе не простишь этой победы над Николасом Мокану.

- Я хочу спасти её, - одними губами, чувствуя, как слабеют ноги, упал на колени и слабо улыбнулся, когда маленькая ладошка брата опустилась на его плечо, - я всего лишь хочу спасти вас от всего.

- Спасай, - Ками так же рухнула перед ним на колени и коснулась пальцами щетины на его скулах, - спасай от всего мира. Но не от него. Он может быть жестоким, сумасшедшим, предателем, убийцей…но он наш отец. Будь сильнее него, брат. Пусть он перестал считать тебя своим сыном. Ты не переставай быть им для него. Столько внешних врагов вокруг…не раздирайте нашу семью на части изнутри. Сэээээм.

Прижалась к нему щекой, заливая его кожу горячими слезами. А Сэм слышит, как сердце её колотится. Всё быстрее и быстрее. Пока не подстраивается в такт его собственному. И так же отчаянно быстро бьётся рядом другое, гораздо чаще, чем их с сестрой сердца. Посмотрел на Василику, прислушиваясь, а она на него смотрит, внимательно смотрит. Будто каждое ими произнесённое слово понимает. И самого дрожь бьёт. Такая же, как прижимающуюся к нему Камиллу. Пока не застопорило от диссонанса. Он его поймать не может, но ощущает всем телом. Оно впивается в него чувством паники, необъяснимой тревоги. Пытается понять, может, Курд зовет…но нет. Хрена с два он отсюда услышит своего командира. И снова паника колючими щупальцами. Прямо в мозги. В сердце, ломая кости. И потом осознание – он не слышит стука сердца брата. Вскинул на него взгляд: мальчик стоит рядом с ними, улыбается, а Сэм на грудь его смотрит, и ему дыра в этой груди мерещится. Чёрная. Бездна непроглядная, в которую ребра проваливаются. Он с силой Яра к себе дёрнул, отстраняя Камиллу. К себе на колени ребенка уложил и в глаза смотрит.

- Сэээм?

Сразу два голоса недоумевающих.

Ну же…ну же, мать твою…стучи.

- Сэмииии…

Это Яр уже. Он же говорит. Почему тогда его сердце не бьется? Почему всё огромней кажется эта беззубая черная пасть в его груди?

Кажется, вслух сказал, потому что Ками ответила.

- Ээээм…Сэээм, а ты уверен, что это наш отец безумен, а не ты?

- Ты слышишь его сердце?

Закричал так, что Василика рядом заплакала от страха.

- Слышу, - коротко и недовольно, поднимая ребенка на руки и прижимая к себе, но не переставая следить за братом, который водит раскрытой ладонью над грудью Яра, глядя на неё с откровенным ужасом и отвращением.

- Я не слышу…

- Сэм.

- Я не слышу, Камиии, - вскинул взгляд на сестру, и она застыла ошарашенно, не желая верить в то, что сейчас говорил страх, полыхавший в его глазах, - я не слышу. Я не слышу его сердца.

А потом её старший брат отключился. Рухнул на спину с открытыми глазами, раскинув в стороны руки. Ками закричала, подбегая к нему, хлестая Сэма по щекам, угрожая всеми силами Ада, если он прямо сейчас не очнется. На каком-то автомате передать крошку Яру, растерянно глядящему на Сэма, и снова трясти того за плечи, умоляя прийти в сознание. И облегченно выдохнуть, когда брат, наконец, откроет глаза…чтобы едва не потерять сознание самой, когда услышит его обезумевший шепот в голове:

- Он умрет, Ками…он умрёт.

ГЛАВА 19. МАРИАННА

Я показывал ей их похороны. Показывал напряжённую, словно окаменевшую, спину Влада, стоявшего между двумя гробами, подобно каменному изваянию. Показывал заплаканные лица Фэй и Дианы, угрюмый взгляд исподлобья Изгоя, простоявшего у изголовья гроба Анны всю церемонию. Каратели не плачут, но их слёзы, они текут наизнанку, задевая каждый нерв, каждое сухожилие, заставляя периодически кривиться от этой изощренной пытки болью. Только одно мгновение, когда он посмотрел в моё лицо и позволил этой боли отпечататься на нём, не пряча свои эмоции. Блуждающий взгляд Велеса, и мы оба знаем, кого он ищет – Сэма. Сколько времени потребуется ему, чтобы беспокойство за брата сменилось в его душе яростной ненавистью к нему, когда Влад расскажет своей семье, кем стал Самуил?

Марианна сама не понимала, что вонзилась в моё запястье ногтями, царапая до крови, только смотрела расширенными от ужаса глазами в мои глаза, хватая воздух открытым ртом, искривлённым неверием и страхом. Иногда протестующе качала головой, одними губами беззвучно произнося «нет…нееет, пожалуйста», и снова замолкала, чтобы в следующие мгновения захлёбываться дикой болью. Странно, но тварь в моей голове куда-то исчезла в этот момент. Учитывая, насколько сильно костлявая любила поглощать боль, это удивляло.

Марианна вдруг закрыла глаза, и из-под опущенных век градом хлынули слёзы. По-прежнему продолжает стискивать мои руки…и я грёбаный слабак и извращенец, но я наслаждаюсь этим прикосновением, в котором ни капли нежности, а самое настоящее горе. А меня ведёт просто от понимания, что это её пальцы, её ногти, её кожа на моей коже. Она и есть моё психическое расстройство. Она, а не озабоченный скелет в моей голове.

И вдруг как лезвием по горлу – расслабился и невольно Марианне показал подружку свою, о которой думал. Понял это, потому что выражение скорби на ее лице сменилось откровенным ужасом и шоком. Дёрнулась ко мне, открывая и закрывая рот, и снова на лице калейдоскопом эмоций – от какого-то страха до злости, и мы оба понимаем, что это злость на то, что она слова сказать не может. Вдруг резко отпустила мои руки и встала, закружилась на пятках, вокруг с лихорадочным блеском в глазах. Тонкими дрожащими пальцами себя за горло обхватила и ищет что-то.

Впервые. Впервые она хочет мне что-то сказать. До этого всё только глазами. До этого никаких слов – голые эмоции. От боли, презрения, страсти до какой-то нежности…наверняка, притворной нежности и чего-то большего, о чём не мог думать долго, иначе начинала раскалываться голова.