Убежище, или Повесть иных времен

друга, — как внезапно и странно переменилась моя судьба! Однако я смирилась

душой перед той силой, которая, со столь примерной справедливостью пока-

рав Мортимера, избавила меня от него, и полагала, что всякое иное несчастье

не так велико, как несчастье стать его венчанной женой, ибо это несчастье

могла исправить только смерть.

Мы не прошли и малой части своего опасного пути, когда клубящиеся

облака над нами окрасились в багровый цвет и моих спутников охватил ужас,

неотделимый от чувства вины. Хотя ими и были приняты все мыслимые

предосторожности, чтобы скрыть следы разгрома на покидаемой плантации до

тех пор, пока сами они не окажутся вне досягаемости, от одной незамеченной

и непогашенной искры разгорелся пожар и, перекидываясь с одного строения

на другое, охватил богатые, хотя и разграбленные, владения Мортимера

единой стеною пламени. Это зрелище вызвало мрачные опасения у беглецов на

ночной дороге; мне же оно напомнило о том, что было моей душе ближе и

мучительнее. Слезы безмолвно и печально струились по моим щекам, когда я

думала о том, что все богатство недостойного соперника стало погребальным

костром лорда Лейстера. «Прощай, прощай надолго! — взывала моя

угнетенная горем душа. — О, безмерно любимый! О, беспощадно отмщенный! Какая

бы судьба ни ждала твою несчастную вдову, позволь ей смиренно

повиноваться воле Господа, даровавшего тебе торжество такого погребения!.. Увы!

Пройдет лишь несколько часов — и ничто не будет напоминать о твоем

существовании, кроме бедного младенца, который тихо вздрагивает в лад биению

материнского сердца. Ничья верная рука не отделит пепел оскорбителя от пепла

оскорбленного. И все же не надо жалоб, ибо по закону Всевышнего ужасен

будет суд над душами, которые в эту страшную минуту покидают свою

телесную оболочку».

Я обратилась к Эмануэлю, по-прежнему шагавшему рядом со мной, и

попросила его объяснить мне причины произошедшего мятежа и чем

отличаются его побуждения от побуждений его сотоварищей.

— Побуждения рабов, — ответил мой великодушный заступник, — подобны

их природе — дики и разнообразны, мои же просты: справедливость и

любовь. Тиран Мортимер, о чьей судьбе не заплачет ни одно живое существо,

утвердился на этом острове благодаря не только благосклонности Филиппа

Второго, но и в не меньшей степени благодаря женитьбе на сестре нынешнего

губернатора, дона Педро де Сильва. В этом вельможе он встретил

родственную душу — человека низкого, алчного, деспотичного и жестокого. И только в

одном они различались: Мортимер был по природе смел и предприимчив,

дон Педро — осторожен и боязлив. Но бесчинства одного всегда находили

защиту в беззакониях другого, и дон Педро, не отваживаясь сам заниматься

пиратским промыслом и незаконной торговлей, которые только и могли

обогатить человека в те времена, когда лишь зарождалось это поселение, втайне

имел долю в том, что награбил и наторговал его зять, тогда как Мортимер

один оставался на виду, случись судебное расследование. Высокомерие,

жестокость и тщеславие Мортимера, чудовищно возросшие с ростом его

богатства, вышли из всяких границ. Дон Педро, понимая, что всецело находится в

его власти, не осмеливался подвергать сомнению законность его поступков,

тем более — призывать его к ответу. То время, что Мортимер между частыми

отлучками проводил дома, разрушило душевный покой и сократило жизнь

донны Виктории, безмолвной жертвы алчного союза ее брата и мужа. Я

пришел в эту семью вместе с нею как ее мажордом и, занимая этот пост, так

часто был свидетелем скотской грубости Мортимера, что мое отвращение к нему

вскоре переросло в ненависть. Я был молочным братом донны Виктории, и

моя почтительная привязанность к ней была столь глубока, что постепенно

чинимые ей обиды я стал чувствовать как свои. Необузданный и

распущенный во всем, в особенности в отношении женщин, Мортимер обычно

прибегал к силе там, где не добивался своего обманом, и только те из слуг

сохраняли свое положение в доме, что с готовностью содействовали его грубым и

порочным развлечениям. После смерти госпожи у меня не было никакого

будущего и я с радостью оставил бы дом Мортимера и вернулся в Испанию, но он

коварно удерживал у себя ту значительную сумму денег, что мне удалось

скопить, как и наследство, оставленное мне донной Викторией. И в ответ на

всякое обращение к нему, даже на просьбы вернуть то, что мне принадлежит, он

надменно угрожал мне бессрочным заточением, а я не раз видел, как эта кара

постигала людей за вину не больше моей. К тому же я не мог надеяться

покинуть остров, так как согласие губернатора зависело от Мортимера.

Незаслуженные притеснения озлобили меня и подготовили к тому дню, когда

произошло событие, побудившее меня поднять руку на своего тирана.

Между тем низкие соучастники его удовольствий и преступлений

присвоили себе безграничную власть над несчастными рабами, осуществляя ее с

помощью насилия и жестокостей, перед которыми меркнет воображение.

Тщетно душа моя содрогалась при виде этих бедствий: я не мог ни предотвратить,

ни исправить их. Не имея возможности покинуть остров или хотя бы

получить назад свои деньги, я провел два года, строя неисполнимые и порой

отчаянные планы. Я видел, что измученные притеснениями рабы готовы к мятежу

и ждут только благоприятного момента, чтобы восстать и перебить толпу

своих угнетателей. Я не намеревался вступать в их сообщество, но с угрюмой

радостью скрывал его существование до того дня, когда бесповоротно решил,

как мне далее действовать. Надо ли говорить, что это был день, когда сюда

привезли вас? Когда я увидел, как вас, осиянную невинностью и красотой,

ввели в эти нечестивые стены, как горестная слеза скатилась на ваше прекрасное

дитя, подобно целомудренной весенней росе, кропящей полураскрытые

цветы, я понял, что душа ваша содрогается перед этим чудовищем, и решил

оберечь вас ценою собственной жизни, более того — в ту самую минуту, когда

последняя надежда будет истреблена в вашем сердце. Я немедля

присоединился к заговорщикам. Они были готовы и ждали лишь того, кто возглавил бы

их. С помощью различных ухищрений я добыл для них оружие, а днем

восстания назначил день вашей брачной церемонии, когда Мортимер и его

приспешники будут всецело поглощены происходящим и, конечно, неохраняемы.

Рука Провидения, несомненно, направляла все наши действия. Злодеи

заплатили (насколько возможно заплатить жизнью) за свои многочисленные безза-

кония. Но, увы, госпожа, я мало думал о последствиях. Опасно вооружать

разъяренных и невежественных людей. Слишком поздно я понял, что ваша

жизнь и моя висят на волоске, и я могу лишь клятвенно заверить вас, что,

покуда длится моя, ваша будет неприкосновенна. Темные, доведенные до

отчаяния, несчастные существа, что окружают нас, — это отнюдь не те простые и

счастливые создания, которых поначалу встретили здесь жестокие

поработители. Безжалостное угнетение ожесточило их сердца, а вид недоступной

роскоши развратил. Их собственные нужды возросли от знакомства с теми

благами, которыми пользуются другие люди, а то, что им хочется, они научились

добывать любой ценой. Не стану скрывать от вас: ваша единственная

возможность спасения — в надежде на то, что нас настигнет погоня, хотя для меня

это означает гибель. Так что роковой пожар, который лесные заросли сейчас

почти заслоняют от нас, из всех чудес минувшего вечера — самое очевидное

проявление заступничества Небес за вас.

Зная о благородстве чувств, присущем испанской нации, в особенности во