Африканский ветер

— Конечно.

Я стал на все лады расхваливать восточное побережье. Очень трудно надолго привлечь к себе внимание богатых людей. Даже когда говорят о них, им это быстро надоедает. Рой Харт уже собрался отойти в сторону, но тут я удержал его за руку и пригласил отобедать на следующий день в ресторане «У Ленотра». Он подумал, а потом с улыбкой ответил:

— Вы очень любезны, но завтра у меня свободный день. Я всегда оставляю его во всех моих визитах за рубеж. Однако это один из редких известных ресторанов, где я никогда не был.

— Тогда приходите… Это совсем рядом с отелем.

Удивленный тем, что я уделял ему столько внимания, почти смущенный моей настойчивостью, он согласился отобедать у Ленотра, который мог полностью обнулить мой банковский счет. Но банк уже к этому привык, поскольку там знали, что я живу не по средствам, но тщательно возвращаю все долги.

Разговаривая с Роем Хартом, я старался показаться ниже ростом, поскольку такие люди просто ненавидят тех, кто оказывается выше них хотя бы на сантиметр. Он имел стройный торс, широкие плечи. Его коротко постриженные волосы были светло-каштанового цвета, а серые глаза постоянно наблюдали за толпой. Стоило мне остановиться подробнее на какой-либо теме, он сразу же терял интерес. Американец не имел права вести себя столь высокомерно, ведь он получил все без особого труда. А я могу попасть в прихожую своей мечты, только лишь занимая деньги у жадного дяди, старого Жана, который, выдавая очередную ссуду для оплаты обучения, вынуждал подписывать расписку в получении денег. Только эти переводы да скромная стипендия позволили мне получить университетское образование. Основы английского языка, моего спасения, моей молитвы, моего призвания, моей лингвистической любви, моей идефикс, были заложены в лицее. А когда наконец достиг того возраста, когда можно было уехать из Франции, я отправился в Лондон, где работал, в зависимости от представившегося мне случая, официантом в баре, разнорабочим, посыльным в книжном магазине, разносчиком товаров. Я бы взялся даже за работу чистильщика обуви, но эта профессия уже умерла. Для того чтобы потом поступить в Оксфорд, мне пришлось надавить на старого Жана. По его мнению, я должен был успокоиться, получить специальность, которая обеспечила бы мне постоянную занятость и продвижение по службе. В течение десяти лет он давал мне деньги из своего небольшого состояния: он ставил на мое будущее, чтобы потом получить позолоченную пенсию на Лазурном Берегу. Я стал для него многообещающей лошадкой, подписывающей векселя.

На этом приеме я постоянно улыбался и походил на «симпатичного парня». Харт так равнодушно простился со мной, что мне захотелось завыть. Придет ли он на встречу? Да или нет?

Выходя из отеля «Крийон», я зашел к Ленотру, чтобы заказать столик рядом с большим окном, выходящим в сад. Я нашел место, оно очень подходило для разговора с глазу на глаз, которого я так ждал. Вечером, дома, я не находил себе места, плохо спал и запутался в бесконечных внутренних монологах: мне надо было добиться приглашения на прохождение стажировки в Америке. Я бы даже согласился убираться в кабинетах, лишь бы уехать жить в США.

На следующий день Рой все-таки пришел. Он был хмур. Лицо его слегка подергивалось. Он уже сожалел о том, что вынужден будет терять время в обществе неинтересного ему француза. Отсутствие контакта, почти враждебная атмосфера сбивали меня с толку. Я плохо переносил его нервозность и в приступе бессильной злости готов был послать его куда подальше, сказать ему, что он может проваливать, если до такой степени страдает. Американец выпил томатный сок и чисто из вежливости сказал, что счастлив посетить это место, но, увы, очень ограничен во времени. Я ненавидел его, думая о том, какие деньги за этот обед — для меня это было целое состояние — оказывались выброшенными на ветер. Но наш элегантный столик и спокойная атмосфера ресторана победили нетерпение Харта. Он посмотрел на распустившуюся весеннюю зелень, которая застилала горизонт и закрывала от нас движение на Елисейских Полях.

— Ах! Май в Париже… Если бы я мог остаться на «Ролан Гаррос» [1].

Я предложил выпить розового шампанского.

— Интересная мысль, — сказал он, — Шампанское подходит ко всему.

Он сделал необычный заказ: горячая гусиная печень и стейк «тартар». Метрдотель сделал знак одному из своих официантов, и тот принес нам на серебряном подносе свежего лосося, обрамленного пучками петрушки. Рой отказался.

У меня было полтора часа на то, чтобы завязать отношения. Я отчаянно хотел попасть в Америку, опоздав туда в двадцать лет. Я был слишком труслив, чтобы стать нелегальным иммигрантом, а потом нищим.

— Я вам весьма признателен за это приглашение, но не совсем понимаю, чем вызвана такая любезность, — сказал он, наслаждаясь горячей печенкой, которую намазывал маленькими порциями на кусочки жареного хлеба.

Я стал что-то плести насчет любви к Соединенным Штатам…

— Насколько я понимаю, у вас образование инженера-химика, — продолжил он — Ваши заводы находятся только во Франции?

Досадная, но приятная оплошность: он принимал меня за хозяина. Я осторожно признался, что всего лишь занимаю ответственный пост, и снова объяснил мое приглашение сер дечной к нему симпатией. «Что-то вроде дружеской вспышки молнии», — сказал я тогда. И сразу же пожалел: вдруг он примет меня за гомосексуалиста? Мне удалось перечислить все мои дипломы: в моем резюме их список занимал целую страницу. Рой слушал меня с рассеянным видом, продолжая намазывать печенку на хлеб и поглощая тартинки в большом количестве. У Роя была маленькая голова с лицом избалованного мальчишки. Руки были тщательно ухожены, но пальцы были короткими, а их последние фаланги слегка искривлены, что выдавало скупость. Но это было всего лишь предположением. Он сделал мне несколько комплиментов за выбор шампанского и подавил зевок. Я изложил ему одну из выдуманных версий своей биографии. Версии эти я выбирал в зависимости от предполагаемого собеседника. Я преподнес ему легенду на блюде из чистого серебра. Будучи потомком старинной дворянской семьи (бабка по отцовской линии), я имел неплохое генеалогическое древо.

— Фамилия Ландлер не очень французская…

— Отец был родом из Страсбурга, а бабка из долины Луары.

— Замки на Луаре просто великолепны, но у меня пока не было времени из посетить.

— У моей бабки по отцовской линии была дворянская усадьба неподалеку от Орлеана.

— Да? — сказал он. — А ваша мать? Расскажите мне о ней…

Она была немкой. Ее отец был владельцем заводов по выпуску химических материалов.

— Каких заводов?

Я уклонился от прямого ответа:

— Я вам расскажу о них потом, может быть. Эти истории о войне так тягостны. Большинство немецких промышленников времен войны испытали много трудностей… Но это в прошлом.

Я наклонился к нему:

— Мои родители умерли, когда я был еще подростком. Меня воспитал дядя, тоже промышленник на севере Франции. Я — вся его семья, его единственный наследник.

Я врал с такой отчаянной силой, какой обычно надувают спасательную лодку. Этот тип родился богатым, зачем ему знать о моем нищенском прошлом? Разве ему интересен европеец, сам сделавший себе карьеру? Я должен был иметь определенное положение в обществе, выдумать шикарное окружение, беспечное детство. Глядя ему в глаза, я дозировал подробности. Немного о семье, немного о работе. Инженер-химик, экономист, имеющий глубокие знания англосаксонского патентного права, год учебы в школе менеджеров в Швейцарии… Это его заинтересовало. Но когда я сказал ему, что работаю над дезинфицирующим спреем, который можно будет применять как на эпидерму, так и на предметы, он хмуро буркнул:

— Слишком поздно. Нет смысла продолжать эту работу. Скоро на американском рынке появится масса таких продуктов.

Моя лицензия в области международного торгового права его удивила:

— Не надо все сваливать в одну кучу. У нас много адвокатов, специализирующихся в отдельных отраслях… Вы знаете, в США…