Канал имени Москвы

— Да в том-то и дело, — продолжал рассказывать Матвей Кальян, — когда убрали памятник второму вождю, голова отвалилась и упала в воду…

— Плохой знак. Только я слышал вещи похлеще: будто её что-то двигает по дну канала, подводные течения или ещё какая неведомая сила.

— Чего двигает?

— Каменную голову, вот чего! Поэтому никто толком не знает, где она покоится. Отсюда всё на нашего брата…

— Ну, про это я ничего не скажу, — пожал плечами Кальян. — Но поверье есть: тот из гребцов, чья лодка пройдёт над каменной головой, никогда уже не вернётся из рейса. Поверье есть, что правда, то правда.

Гребцы стукнули кружками о край стола и помянули пропавших без вести. Матвей скосил взгляд на Фёдора, и юноша понял, что отказаться не удастся. Впрочем, никто из гребцов на открытие ярмарки напиваться не собирался. Почти всех за столом Фёдор или знал, или уже видел. Из чужаков были только двое — альбинос с каким-то бегающим взглядом, который очень пытался расположить к себе всякими расспросами («Из Икши, наверное, — чуть ранее сказал про него Матвей Кальян. — Там теперь только такие и рождаются, да ещё рыжие, после того, как большую часть города накрыл туман»), и ещё кто-то с бесцветным лицом и печально-угрюмыми глазами. А разговор тем временем принимал всё более захватывающий оборот, и Фёдор слушал во все уши.

— А как отличить скремлина от обычной зверушки? — интересовался альбинос.

— Не знаю. Пока он обычный, по нему и не поймёшь, — рассудительно отвечал Кальян.

— Не, ну правда, капитан, приходилось же брать в рейс гидов?

Матвей лишь неопределённо кивнул.

— Скрытые мутанты, — вдруг решил продемонстрировать свою осведомлённость Фёдор. — Ну, это… облучённые.

— Я слышал, что они вообще вроде как… существа тумана, — мрачно заметил этот бесцветный «кто-то».

— А укушенный… ну, как вампир, сам может становиться скремлином, — подхватил зыбкую тему один из гребцов. Густая борода и лихо повязанная узлом на затылок яркая косынка придавали ему сходство с китобоем или пиратом из старинных книжек, что Фёдор увлечённо проглатывал ещё в гимназической библиотеке. — Ну, если это зверушка. А люди умирают страшной мучительной смертью, вот. Или… меняются, какими-то странными становятся, неуютно им.

— Или уходят в туман, — ещё более мрачно добавил бесцветный.

— Дурни вы! — рассмеялся Матвей Кальян. — Вон там гид сидит, в их зале-то, щас услышит. — Он наклонился и быстро заговорил вполголоса, хотя взгляд его оставался весёлым. — Я слышал, они с гидами дружат, скремлины. Они им, гидам, выходит, как глаза. Позволяют много чего видеть.

— Чего?!

— Того. Опасность, вот. Мерзость всякую и жуть тумана, которую просто так, обычными глазами не увидеть. Так я слышал.

— А про укус? — не отставал альбинос. — Все говорят, что страшнее ничего нет.

— Да не знаю я толком, — отмахнулся Кальян. — Слышал только, что просто так скремлины никогда не кусают. В смысле, пока он обычный. Зверушка и зверушка. А вот когда переменится…

В зале дали музыку. Как и положено, праздник открывал вальс «Синие волны», играл оркестр местной артели, входящей в общую гильдию гребцов. Порой, бывало, дядя Сливень, оставив работу на сподручных, сам присоединялся к музыкантам и дудел в рожок. Но сегодня такого не произойдёт — уж больно много народу стало собираться, и работы будет по горло. А Вероника всё не шла.

Спустя час в трактире стало не протолкнуться. На террасе собирались те, кого на канале именовали «золотой молодёжью»: всё сплошь купеческие детки да ещё детки высоких чинов водной полиции.

— Конечно, девки у вас в Дубне что ни есть красавицы, — не унимался болтливый альбинос. — Всех самых видных женихов у нас поуводили.

— Да ладно тебе, — добродушно отозвался здоровяк Матвей Кальян.

— А что ладно? Вон, дочка Щедрина, говорят, за самого сына главы полиции собралась. Да и Самсоновы с купчишками вот-вот породнятся. Самые красивые женщины у вас.

Кальян ухмыльнулся. А Фёдор заставил себя не услышать последней фразы. Может, просто совпадение, к тому же у Вероники была сестра на выданье. Только заказанный им столик вдруг показался Фёдору одиноким и заброшенным. На террасе действительно столпилось очень много народу, мест на всех не хватало, и дядя Сливень уже два раза приносил и уносил ведёрко, где охлаждалась огромная бутыль лучшего сидра.

И, конечно, никто не обратил внимания, как в зале появилась клетка с кроликом, почему-то установленная на тележке с колёсиками. Лишь дядя Сливень проводил клетку с живым зверьком, что сменил на три дня чучело почившего Дюрасела, каким-то печальным взглядом. Да и Фёдор неуютно завертелся, словно снова услышал этот голос из вчерашнего сна в весёлом гомоне трактира — его позвал кто-то? — впрочем, так и не определив, что его взволновало.

Кое-кому всё же хватило проницательности. Тот самый гид в длинном походном плаще, о котором совсем недавно обмолвился Матвей Кальян, сидел в теневой нише в полном одиночестве. Он полудремал за большой кружкой настоящего дмитровского пива, надвинув на глаза мягкую шляпу, которую считал панамой. Впрочем, плащ его сейчас был чист от пыли, а шляпу он только что снял и положил перед собой на стол. Сделал большой глоток пива, отёр рот сомкнутым кулаком, задержав ненадолго и словно бы подув в него. Затем отодвинулся поглубже в тень, так что рассмотреть его теперь не представлялось возможным. Всё оружие было принято оставлять у входа в заведение в специальной ружейной комнате, что гид и сделал. Но, невзирая на майское тепло, плаща не снял. Вряд ли бы кто решился его обыскивать. Вряд ли кто подозревал, что в глубоком правом кармане плаща покоился небольшой, но увесистый ствол, вполне подходящий для ближнего боя револьвер «бульдог».

3

Вскоре Вероника появится. Но всё, что произойдёт дальше, Фёдор будет помнить как во сне. Он так и не поймёт, что случилось с ним и с его возлюбленной.

«Привет, Фёдор, я ненадолго», — скажет Вероника.

От удивления он захлопает глазами и промямлит нечто невразумительное.

«Прости, должна была тебе сказать… Меня пригласили раньше».

«Как? — Фёдор лишь укажет на террасу. — У нас заказан свой столик. Самый лучший, вон, смотри… Я ждал только тебя».

Но Вероника, словно сожалея, покачает головой, изобразив что-то типа усталой улыбки: «Да, но я ведь объясняю, меня пригласили раньше. Но… мы обязательно потанцуем, — девушка кивнёт с каким-то слишком уж излишним энтузиазмом, — обещаю».

«Но ты уже обещала! Пойти со мной…»

«Фёдор, давай не будем портить друг другу вечер. Потом поговорим».

И всё, всего несколько слов.

Расскажи о своих планах… Фёдор так и не поймёт, что с ними случилось. Почему его девушка предпочтёт провести их вечер в обществе веселящейся на террасе купеческой молодёжи, и кто виновен в последовавшем скандале и потасовке. Он сам, глоток ли крепчайшего яблочного самогону, что выпил за упокой пропавших гребцов, купеческие сынки, насмехавшиеся над ним, когда он вновь попытается объясниться с Вероникой, или подначивавший всех альбинос. Девушка, желая избежать конфликта, все же даст ему ещё пять минут и наговорит, верно, с досады, кучу всего, чему Фёдор откажется верить, только конфликта всё равно избежать не удастся. Позже Фёдор решит, что все действовали по какому-то, словно принудительному, недоразумению, наваждению, вовсе не поспевая за событиями, которые посыплются, как снежный ком. Но было ещё кое-что. В самом начале заварухи, когда один из купеческих сынков забавы ради решит проучить Фёдора, предательски врезать ему, подойдя со спины. Накатило странной волной, как и вчера, когда Фёдор стоял тут в одиночестве перед клеткой с белым кроликом,

(чучело Дюрасела ожило)

и что-то случилось. Этот голос из сна прозвучал снова. Только теперь жёстко, чуть насмешливо, но и предупреждающе (или заботливо?), отчего и показался похожим на отцовский, будто откуда-то издалека батя пытался остеречь его. И тихий покладистый Фёдор, прекративший всякие драки ещё в начальных классах гимназии, почувствовал внутри себя какое-то незнакомое холодное возбуждение, и его рука словно сама ушла назад… а потом, незнамо как, обидчик оказался на полу. И ещё один. Фёдор ошеломлённо смотрел на своих противников.