Если сильно захотеть (СИ)

Очень скоро стало холодно. Одежда промокла насквозь, вода, казалось, была и во рту, и в носу. Пора было выбираться на сушу. И тут Ириске стало страшно. Страшно и стыдно. Мокрая футболка липла к телу, и хотя под ней был лифчик, он тоже ничего не скрывал. Это тростиночка Вика могла выйти в просвечивающей мокрой одежде, а она, Ириска, лучше будет сидеть тут до ночи, но не опозорится перед незнакомыми людьми, которые только что кричали ей "Молодец!" Ириска села на корточки и обхватила голову руками. До чего нелепая ситуация.

Стоп! Здесь она смогла дойти до вершины лестницы, здесь она может летать и перемещаться. Ириска зажмурилась, а открыв глаза, уже стояла босиком на полу кухни. Бабушка сидела напротив, держа в руке связанные кроссовки, и улыбалась:

— Ты смогла. Я, если честно, очень переживала. Когда ты была маленькая и ушибла спину, я ужасно переволновалась. Хорошо, дедушка тогда был рядом.

— Дедушка? Я его почти не помню...

— Он тогда нёс тебя домой на руках.

— А я думала, это ты. Сколько мне было?

— Четыре года. Это было в июне, а в сентябре он умер. Он тебя очень любил.

Дедушка. Так вот кто это был сегодня, знакомый и почти забытый. Ириска помнила его лицо по фотографиям, а о нём самом знала, что он был добрый и сильный. И сегодня не дал ей упасть.

Обеим было грустно. Чтобы отвлечься, бабушка занялась обедом, а Ириска решила подготовить всё загодя к школе. Она вытащила из рюкзака и прогладила юбку и блузку, аккуратно собрала тетради. До вечера было ещё далеко. Чем бы заняться? Когда Ириска была маленькая, таких вопросов не возникало. Есть, спать, гулять, слушать, как бабушка читает вслух — этого было достаточно для того, чтобы быть счастливой. Если бы сейчас ей было семь или восемь лет, она выскочила бы во двор и играла там до вечера, пока бабушка не позовёт из окна: "Ириска, домой!"

Девочка подошла к окну, выходящему во двор. Качели, на которых старшие ребята делали "солнышко", а они с подружками визжали от страха при виде этих трюков. Песочница с отвалившейся задней стенкой, как и несколько лет назад. Лесенки в дальнем уголке двора, облепленные ребятнёй. Две тёмненькие девчонки лет семи, одна в розовом платье, другая в голубом, залезли на самый верх. А мальчишки пытаются дёрнуть их за ноги. Ириска засмеялась. Ну точно как в её детстве! Внезапно девочки соскочили с лестницы-лазалки и бросились к качелям. Но мальчики обогнали их, и теперь шла борьба за право занять сиденье. Качели были прямо напротив окна, совсем недлеко от дома, и Ириска с удовольствием наблюдала за весёлой вознёй детей. Но когда она рассмотрела их лица, не на шутку испугалась. На качелях сидел Илюха, местный заводила. Девчонки в розовом и голубом оказались Верой и Любой, близняшками из соседнего двора. И выглядели они так, как Ириска их помнила, то есть лет на восемь, не старше. Они не выросли! Они остались маленькими детьми. Навсегда. Ириску затрясло. Она отступила на шаг, чтобы ребята не увидели её в окне. Это неправильно! Зачем так? Лучше бы двор оказался пуст. Друзей Ириска помнила, но когда воспоминания идут вразрез с реальностью, надо гнать их прочь. Прочь!

Ириска закрыла глаза, вдохнула поглубже, чтобы успокоиться, а взглянув вновь на то место, где было окно, обнаружила пустоту. Чёрную, густую, пугающую. Эта мёртвая пустота колыхалась, протягивала тонкие чёрные щупальца на подоконник и тут же прятала их обратно. Двора больше не было, совсем. Ириска убила воспоминания.

— Этот мир сам убирает лишнее. Он слишком зыбок и не всегда логичен. Такими бывают сны, — донёсся из-за спины голос бабушки.

— Я боюсь. А вдруг и всё остальное исчезнет?

— Когда-нибудь. Воспоминания останутся с тобой, просто уже не будут отдельным миром, куда можно уйти.

Ночь прошла беспокойно. Сны, один другого тревожнее, сменяли друг друга быстро, как узоры в калейдоскопе. Под утро Ириске приснилось, что она вышла во двор бабушкиного дома и присоединилась к вчерашней компании. Лезла с ребятами на лесенку, чертила мелком на асфальте квадраты для игры в классики. А дети, прежние друзья и подружки, смеялись над ней, дразнили "дылдой". А Илюха даже назвал "коровой".

Ириска проснулась в шесть утра с гадким чувством страха. Страха быть осмеянной. Наверное, сказались вчерашние переживания у фонтана, когда она стояла в мокрой прилипшей одежде и боялась выйти из-под струй.

В школе над Ириской никто не насмехался, не было повода. Она ничем не выделялась и была этим вполне довольна. Быть средней, серой в школе безопасно. В классе хватало шутов и без неё: рыжая Груня расплачивалась и за цвет волос, и за имя; тощий очкарик Владик привык быть козлом отпущения с первого класса из-за заикания и неумения ответить на издёвки. Иногда мальчиками для битья смехом становились из-за глупых выступлений у доски или других ситуаций, которые быстро забывались.

Ириска посидела в кровати, раздумывая, не остаться ли здесь сегодня. Может, она простудилась. Может, живот болит...

— Ты встала уже? Доброе утро!

— Да что-то не спалось.

— Тогда давай завтракать, и будешь собираться. Отсюда до школы подальше, чем от вашего дома, будет.

— Не хочется в школу-у-у, — капризно протянула Ириска.

Бабушка улыбнулась, присела рядом на краешек кровати, обняла девочку, стала покачивать, успокаивая, как маленькую.

— А чего хочется?

— Не знаю, — растерянно проговорила Ириска. Она действительно не знала. А точнее, не хотела ничего.

— Тогда вставай. Когда не знаешь, чего хочешь, делай то, что надо. Я вот не хочу, чтобы ты выпала из жизни и застряла здесь.

— А если я как раз этого хочу?

— Нет. Не может этого быть.

И бабушка была права. Ириска хотела жить дальше, даже в школу ещё вчера хотела, вот только жизнь пошла какая-то рваная, неровная. Слишком много и радости, и смеха, и страха, и огорчений за такое малое время.

— Жить очень хорошо, — бабушка в который раз будто отвечала на мысли внучки, — а взрослеть интересно, хотя и трудно.

Она решительно направилась на кухню и тихо застучала там посудой, а Ириска вылезла из кровати одеваться. Она всё делала нарочито медленно: расправляла складки на юбке, в третий раз переплетала косу, но всё равно была готова уходить в половине седьмого. Время тянулось.

— Не хочу идти. И оставаться не хочу, — девочка быстро взглянула на бабушку. — Ты не обижаешься?

— Нет. Я тебя понимаю. Ириска, иди. Идти лучше, чем топтаться на месте.

Ириска зажмурилась и шагнула в свой мир.

Здесь было красиво. Едва вставшее солнце высвечивало деревья вдалеке тёмным, а траву на полевой дороге — ярким, нежным зелёным цветом. Даже вспаханная земля была не просто коричневой, а тёплой, насыщенной, шоколадно-коричневой. Небо висело низко, отливая серо-синим металлом. Всё вокруг стало лучше видно, запахи усилились. Ириска будто вошла сюда в тот момент, когда деревья, поля, воздух и солнце секретничали между собой и, увидав девочку, прервали разговор на полуслове. Затишье. Она ступала по мягкой дороге медленно, желая насладиться красотой и волшебством утра.

Дождь хлынул внезапно, без предупреждения в виде редких ленивых капель. Вся вода неба полилась на землю сразу, зашумел ветер. Кроссовки моментально промолкли и захлюпали. Ириска повесила рюкзак на грудь, чтобы сохранить блузку сухой, и помчалась к их дачному домику. Она помнила, что внутрь не попасть, дверь закрыта на замок. Но можно было спрятаться в сарае. Ириска перемахнула через шаткий заборчик. Идти к лазу было дольше, чем перепрыгнуть низкий штакетник со стороны улицы.

Сарай запирался на щеколду снаружи. Ириска ввалилась в темноту, тяжело дыша, размазывая дождь по лицу. Глаза быстро привыкли к темноте. Да, здесь не развернёшься. И присесть некуда. Под ногами куча старой обуви, по стенам стоят тяпки, грабли, лопаты, ожидая свидания с грядками. Зябко. О, а это что? Папин плащ-дождевик, купленный для рыбалки. Ириска достала телефон, чтобы он был под рукой, перекинула рюкзак обратно на спину и быстро закуталась в плащ, надев его прямо поверх рюкзака. А на полу, кроме резиновых тапок и вытертых до безобразия кед, нашлись резиновые калоши. Жаль, что не сапоги, но всё лучше, чем набравшие воды кроссовки.