Канал имени Москвы

— Мне надо будет его задержать, Хардова?

— Попробуй, — откликнулся Шатун. — Но я бы тебе очень не советовал… — Потом он ласково рассмеялся. — Эй, Санчо Панса, тебе надо будет просто сообщить об этом мне. Эй, Хардов — наш друг, понимаешь?

— Ага, — сказал Волнорез.

Он ничего не понимал в этих хитросплетениях. С него достаточно, что для таких тонкостей есть Шатун. А свою работу Колюня выполнит. Хоть и не очень ей рад.

— Что ж, значит, снова будем трясти купцов, — сказал он Раз-Два-Сникерс.

— Да, Волнорез, придётся.

Колюня вздохнул и обернулся к южному окну, глядящему на Длинный бьёф. Лодки из Дмитрова подтянутся позже дубнинских. Расстояние здесь значительно больше, и первые лодки встречного потока окажутся у шлюза № 2 лишь к обеду. Потому что, несмотря на все благоприятные дни и промежуточные станции, только самый отчаянный сорвиголова решится выйти на волну до наступления рассвета.

В 8:01, когда вдали показался караван лодок, идущих со стороны Дубны, Колюня грелся на солнышке, занимаясь своим любимым делом. Он разбирал и чистил оружие. Для него это занятие было сродни медитации. Колюня думал. Подобные «благоприятные дни» всегда вызывали у Волнореза противоречивые чувства. Нет, он, конечно, очень радовался их наступлению, но что-то тонюсенькое свербило, что-то мутное и глухое не позволяло радости раскрыться на всю катушку. Он не мог понять, что его не устраивало в поведении окружающих, — с чем-то он не мог согласиться, да не знал с чем, — и порой его почти раздражали их довольные умильные рожи. Как бы Волнорез хотел это сформулировать и, смачно сплюнув, избавиться от проблемы. Кстати, ближе всех зыбкий сумрак в его душе нащупал Шатун. Конечно, кто же ещё! Но он не указал выхода. И вот уже с неделю, от прихода первого благоприятного дня, Колюня-Волнорез пребывал в этих смущающих его раздумьях.

Неделю назад, после длинной череды очень плохих дней, — а два из них оказались просто чёрными, и тогда канал опустел, — вдруг случилась перемена. Таким же ранним утром выйдя на улицу, люди почувствовали, что всё стало другим. Накопившееся напряжение, словно прорвавшийся гнойник, отпустило. Другим стал сам воздух. Загалдели птицы, хотя, может, они и всегда чирикали, да было не до них, вернулись запахи, и… как будто их стало можно ощущать душой. Впечатлительному Колюне показалось, что всё стало даже как-то больше. Он застенчиво улыбнулся и понял, что такие же улыбки застыли на лицах многих. Все обменивались понимающими благожелательными взглядами и прямо-таки светились.

Да, совершенно очевидно, наконец-таки пришли хорошие, благоприятные дни. Произошла ещё одна перемена, и… Что не так? Что у Колюни свербит, откуда это смутное беспокойство? Вот тогда-то Шатун, глядя на эту атмосферу торжественной приподнятости, с ухмылкой шепнул Колюне, что все они похожи на секту ранних христиан, дождавшихся своего тайного праздника Пасхи. И встретившись с непонимающим взглядом Волнореза, пояснил:

— Их благодушие — всего лишь милосердие тумана.

Что ж, сказано, конечно, затейливо, наверное, позаковыристей варламовской мамашки, да только Колюня-Волнорез готов за Шатуна расшибиться в лепёшку.

В 8:47, когда к нижним раздвижным воротам подошёл купеческий караван, Раз-Два-Сникерс дала отмашку на начало шлюзования. Колюня-Волнорез лично возглавил группу досмотра. Среди лодок, готовых войти в камеру шлюза и занять своё место у рыма, была и та, что, по разумению Колюни, являлась тяжёлым одномачтовым швертботом. На бортах, корме и на спассредствах красовалась выведенная яркими буквами надпись «Скремлин II». Всё по правилам, согласно Речному кодексу.

— Ну и название, — поморщился Колюня. И выдал своё третье за утро умозаключение: — Как корабль назовёшь, так оно и поплывёт.

Пожалуй, это «оно» даже заслуживало отдельного оплёвывания.

В 10:53 с досмотром и шлюзованием было покончено. Верхние ворота шлюза ушли под воду, открывая лодкам выход в Длинный бьёф. Раз-Два-Сникерс стояла у смотрового окна диспетчерской башни и задумчиво глядела на отчаливающий караван. Обычно она выходила на улицу, особенно в такой погожий денёк, сейчас же, напротив, отступила на шаг в тень, чтобы её невозможно было увидеть с воды. Обычно в подобные минуты она курила трубку с длинным мундштуком или перебирала чётки. Курила Раз-Два-Сникерс крайне редко и не какой-то дешёвый самосад или махорку, а дорогие дмитровские смеси из настоящего табачного листа, по праздникам или когда требовалось прочистить мозги. Так же и с чётками: они помогали сосредоточиться. Перебирание костяшек порой наталкивало на неожиданные мысли, отстранённое созерцание вызволяло скрытые связи между вещами. Сейчас всего этого, наверное, пока не требовалось, но…

— Что же ты ему сказал? — вдруг произнесла Раз-Два-Сникерс.

С документами у всех лодок оказался порядок. Никакого подозрительного груза и вообще ничего подозрительного. Лодки Бузина, одна лодка дубнинской артели производителей сидра, и ещё тяжёлая лодка, единственная, что несла мачту и пригодная для плавания по широкой воде, — «Скремлин II». Раз-Два-Сникерс знала лично и капитана, и официального нанимателя. Невзирая на свои миниатюрные размеры, она питала слабость к крупным мужчинам, которых на канале можно было сосчитать по пальцам, и до Шатуна была с Ваней-Подарком. Они чуть не наделали глупостей, чуть не поженились, привязав свой замочек у памятника Ленину и бросив ключ на дно канала. Но беременность у Раз-Два-Сникерс оказалась ложной, и она выбрала то, что выбрала.

Возможно, она всё реже вспоминала те деньки, но, скорее, с удивлением, тем более что уже давно поздновато что-либо менять и о чём-либо сожалеть. Однако вовсе не из-за боязни встретиться со своим бывшим Раз-Два-Сникерс предпочла схорониться в тень. Возможно, она даже вышла бы и поболтала с ним, тем более было видно, что команда «Скремлина II» никуда особо не торопится, если бы… Лицо Раз-Два-Сникерс застыло. Если бы не пока ещё слабенький голосок интуиции, который, однако, редко её подводил.

— Так что же ты ему сказал? — повторила она, глядя, как лодки снова выстроились в караван и как дружно гребцы взялись за вёсла. — Ваня-Ванечка, а? Что ты сказал?

Её рука нащупала висевшие на спинке деревянного стула чётки. Раз-Два-Сникерс пыталась понять, что она увидела, и пока не могла. Какой-то нюанс во время досмотра, чуть раньше, чем Ваня-Подарок заговорил с Волнорезом, обмениваясь сальными шуточками, что в ходу у мальчиков. Чуть раньше, чем он сказал что-то Матвею Кальяну, которого Раз-Два-Сникерс уже давно заметила, пару лет как, трудно не заметить, ну нравились ей крупные мужики. Матвей Кальян считался хорошим капитаном, и частенько его нанимали гиды Тихона. Ну… и что?

Пальцы пробежались по чёткам, однако Раз-Два-Сникерс решила оставить их на месте. Эти чётки, как и сложенный вчетверо листок из красочного журнала, — это всё, что осталось у неё от детства. Глянцевый листок, пожалуй, был даже важнее, и Раз-Два-Сникерс хранила его вместе с кое-каким документом, подписанным лично главой полиции, в непромокаемом футляре у сердца. Кстати, у Вани-Подарка был тоже документ, о котором сообщил почтительно затихший тут Волнорез. Раз-Два-Сникерс вспомнила о нём и в очередной раз подивилась — Колюня умел быть очень тихим, практически незамечаемым. Тише был только Шатун.

А у Вани-Подарка путевой лист являлся «зелёной картой», подписанной лично Тихоном. Это значило, что лодка «Скремлин И» нанята государственной службой и не подлежит досмотру. Но команда была настроена доброжелательно, и проблем с этим не возникло. Тем более что лодка шла порожняком. И судя по листку, всем службам вменялось обеспечить ей проход по шлюзам, в том числе по так называемым Тёмным шлюзам («Если там осталось кому обеспечивать», — подумала она), потому что лодка шла за пустые земли чуть ли не до Пироговского речного братства. С этими выродками-монахами, которые на самом деле были самыми обычными пиратами, Раз-Два-Сникерс как-то имела дела, но о них уже давно не было вестей. Никто не смог бы с уверенностью сказать, как там сейчас. Даже Тихон. Однако вовсе не это беспокоило Раз-Два-Сникерс, а некоторый нюанс, за который, как крючком, ухватилась её интуиция. И твердит о чём-то все беспокойней и громче, потому как что-то происходит прямо сейчас, пока лодки уходят, а она не может понять что.