Город смерти

— И до чего он тебя довел, — рассмеялся я.

И Цзы горько усмехнулся над своим несчастьем:

— Верно сказано. Но со мной все так и должно было кончиться. Между нами — непримиримые разногласия. Я себя погубил не действиями — а мнениями. Под дудку Кардинала я плясать не согласен, но я по-прежнему был бы при нем, если бы наши самостоятельные шаги удавалось согласовать, если бы мой танец и его музыка оказались совместимы. Но этим и не пахло. В конце концов мы разошлись окончательно. Тебе это тоже угрожает: всякая крайняя, неортодоксальная позиция чревата падением. Но если ты не будешь высказывать ее вслух — тебе неоткуда будет падать.

— Когда человек отличается от других, тут уж ничего не поделаешь, — добавила Леонора. — А под Дорри подстроиться невозможно. Его не предугадаешь, не переиграешь. Ты должен наносить собственные удары и надеяться, что не получишь сдачи. Если он перейдет в оборону — нокаут тебе обеспечен. Осторожничать бессмысленно, Капак. Плаха или корона — если ты твердо решил драться за трон, знай, что тебя ждет одно из двух. Если ты хочешь пойти по его стопам, будь готов утонуть в грязи, если не допрыгнешь.

На другой день Леонора разъяснила мне, что делать, когда у Кардинала приступ бешенства.

— Он может вскипеть в любую секунду, — предостерегала она. — Его истерики не подчиняются никакой логике. Когда его охватывает бешенство, ему все равно, кто перед ним. Свои слова и действия он не контролирует. Дорри — раб своего нрава. Это инстинкт, неотъемлемая часть его личности. Злость у него в душе сидит, тлеет в каждой клеточке его тела, и объяснить или потушить эту злость невозможно. Она им движет, дает ему силы быть тем, кто он есть. Живи он не в наше время, а раньше, он ходил бы с мечом и бездумно рубил им направо и налево. В наши цивилизованные времена ему приходится подавлять эту тягу. Он это делает. Кое-как.

Капак, ему очень нелегко. Когда я с ним познакомилась, он был еще подростком, но уже убил больше двух десятков человек. Он носился ураганом по улицам нашего города, совершенно неуправляемый, держал прямой курс на раннюю смерть от рук полицейских или гангстеров — кто первый успел бы! Мне удалось поговорить с ним и успокоить. Я научила его сдерживать гнев, держать кулаки в карманах и не сходить с ума от бездействия, бороться с его внутренними врагами. Это было трудно — он чуть не сломался, — но Дорри не оставлял усилий и в конце концов победил: теперь он может сидеть с врагом за столом и обсуждать разногласия вместо того, чтобы среагировать естественным для себя образом — перервать ему глотку зубами.

Когда Леонора говорила о Кардинале, ее взгляд затуманивался. Даже описывая его в худшие моменты, разъяренным, кровожадным, смертельно опасным, она произносила его имя с нежностью. Она его любила. Она отлично понимала, кто он и что он; в ней не было ни капли его ненависти, раздражительности и злобы; таких милых и доброжелательных людей, как Леонора, я мало встречал на свете… и все же она его любила.

— Сдерживаться постоянно он не в силах, — продолжала она рассказывать о гневе Кардинала. — В его хрупком теле злость не может оставаться бесконечно — он взорвался бы от напора. Очень часто злость срывает клапаны, выплескивается наружу, и он начинает крушить все, что рядом. Если в комнате только мебель или вообще голые стены — он отыграется на них. Если при этом присутствуют люди — им несдобровать. Обычно он ограничивается словами: кричит, грозится, ругается. Иногда дело заходит дальше. Тогда им остается лишь благодарить судьбу, если они выходят живыми.

— На вид он не такой уж и громила, — заметил я. — Тоже мне, чемпион Вселенной. Наверно, я все-таки мог бы с ним справиться — один на один.

Леонора рассмеялась:

— Капак, с Кардиналом не справится никто. Гнев придает ему силу. Такой физической мощи я ни у кого больше не встречала. Выглядит это жутко: он преображается у тебя на глазах. Нет, его тело не разрастается — просто кажется, будто съеживаешься ты сам. Я видела, как он дырявил кулаком кирпичные стены, поднимал одной левой людей, которые весят вдвое больше него, и без усилия подбрасывал в воздух.

Истоки этой силы запрятаны так глубоко, что целый полк психологов может копать сто лет и так ни до чего и не докопаться. Она вне телесной сферы. Она поступает из какой-то сверхъестественной области, не имеющей ничего общего с мускулами, адреналином и физической оболочкой…

Подавшись вперед, с пепельно-бледным лицом (я в первый и последний раз увидел ее по-настоящему испуганной), Леонора прошептала:

— Капак, он бог. Сверхчеловек из книг Ницше. Он делает то, чего нам, простым смертным, никогда не повторить; точно великий маг, заставляет весь мир и людей, его населяющих, плясать под свою дудку. Он — сверхчеловек. Бог. — Это слово она произнесла опасливо и серьезно. — В конечном счете все очень просто: Дорри — бог.

* * *

Где-то через неделю после неудачной «стрелки» с Джонни Грейсом Адриан выволок меня за шиворот из офиса, затолкал в машину и повез на восток. Он завез меня в самое «сердце тьмы» города, в такие хляби, где я раньше не бывал, на улицы, где в одиночку поостерегся бы гулять даже вампир. Я нервничал и пригибался. Территория была не наша. Местные Кардинала уважали, но не боялись и на пару его людей покусились бы без лишних разговоров.

— Ты уверен? — спросил я Адриана.

— Верь мне, — отрезал он, ловко сворачивая в проулок, где по ширине еле помещалась наша машина. — Этот дядька знает о городе все. Точнее, не дядька, а дедка — по слухам, ему перевалило за сто. Когда-то был большим человеком, пока Кардинал всех не разогнал, А теперь живет помаленьку. На него работает пара девиц — их задача, в принципе, не деньги зашибать, а информацию собирать, — но в основном он просто посиживает и рассказывает.

Старика звали Фабио, и по его виду с легкостью можно было поверить, что он разменял одиннадцатый десяток. Когда мы подъехали, он сидел на крылечке — в этом районе, в самых старых домах крылечки еще сохранились — в кресле-качалке и слушал джаз при помощи штуки, которая навевала мысли о далекой древности, — проигрывателя виниловых пластинок. Адриан поздоровался, а старикан благодушно отсалютовал рукой и поманил нас на крылечко. Приложив палец к губам, он указал на проигрыватель — дескать, подождите, пока пластинка кончится — и спустя несколько минут, когда отзвучала последняя труба, заговорил.

— Дружок твой? — Он испытующе взглянул мне в лицо. — Солидный мужчина. Тебе, парень, видно, палец в рот не клади, а?

— Безобидной овечкой себя не считаю, — согласился я.

— Хм. — Вытащив изо рта искусственные зубы, он похотливо подмигнул мне. Затем, вставив их на место, заключил:

— Вы, значит, с Паукаром Вами повстречались.

У меня на затылке волосы встали дыбом. Я не мог ни от кого добиться ответа на вопрос, кто такой Вами, — ни от Винсента, ни от Леоноры, ни даже от И Цзы, который обычно всегда был рад рассказать вам, какого цвета трусы носит.

— Вы его знаете? — спросил я.

— Знаю я его. Издавна знаю. Наверно, тебя тогда и на свете не было, когда я его узнал. Парень — не приведи Господь. Хуже него я в жизни не видывал — а много их перед моими глазами прошло, много. Этот парень замочит собственных отца с матерью, нарежет на кусочки, а кости на холодец пустит. Наверно, так оно и вправду было.

— Кто он? — спросил я.

— Он? Паукар Вами, — улыбнулся Фабио. — Конечно, имен у него больше, чем одно. Немерено. Каждый раз он возвращается с новым именем. А у полиции для него полно своих имен. Черный Ангел. Хорек. Ваятель. Это все он.

— Ваятель? — почесал в затылке Адриан. — Про этого я слышал. Серийный убийца, да? В семидесятых или восьмидесятых? Соня как-то про него рассказывала.

— Он самый. В роли Ваятеля он не так уж много народу погубил. Быстро соскучился. Человек девять-десять, не больше.

— Вы хотите сказать, что этот парень, этот Паукар Вами, убивает людей с семидесятых годов прошлого века? — изумился я. — И ни разу не попался?