Канал имени Москвы

«Один раз ты уже пыталась обмануть меня», — вдруг подумал Хардов. Обычно этих тварей полагали хитрыми и мстительными. Насчёт хитрости не поспоришь. Со вторым дела обстояли сложнее. Бесспорно, они пришли сюда за ним. Но подгоняемые не одной только местью. Он убил их Королеву. И теперь в нём была её сила. Они должны вернуть силу себе. Так они считали. По их представлениям или закону Хардова могла убить только новая Королева-оборотень. А до того момента он чуть ли не часть контура. Враг, однако вызывающий нечто среднее между ненавистью и благоговением.

Хардов сделал ещё шаг, и ещё один. Быстро посмотрел на двери церкви — возможно, если сделать рывок… Но наконец она тоже двинулась. Сквозь прутья ограды, увитые плющом, мелькнули светлые волосы, голову держала у самой земли. Что означало лишь одно: метаморфоза началась…

До конца своих дней, сколько бы ей теперь ни осталось, Раз-Два-Сникерс будет помнить то, что она увидела. То, что она поняла про оборотней. На что они способны ради своего контура и на что способны редкие из людей. Это случилось за миг до прыжка, до атаки на Хардова. Раз-Два-Сникерс только убрала палец со спускового крючка. И словно почувствовав это, вдруг, всё также оставаясь на четвереньках, Королева посмотрела на звонницу, посмотрела прямо на неё, и Раз-Два-Сникерс показалось, что она ухмыльнулась.

«Мерзкая тварь!»

А потом, свирепо взревев, но так и не закончив трансформирующей метаморфозы, она бросилась на Хардова.

«Серебряные пули, вот в чём дело, — успела подумать Раз-Два-Сникерс. — Вот и стала каждая из них бесценной».

Хардов выстрелил, когда Королева-оборотень была уже в воздухе. Бросок, хоть и отталкиваясь по-звериному всеми четырьмя конечностями, всё же совершила рослая светловолосая женщина, лишь на мгновение в полёте показавшаяся громадным, светлой масти чудовищем. Мощный удар пули не опрокинул её, только ослабил импульс прыжка, слегка изменив траекторию. На землю она упала скулящая, перевернувшись кубарем, попыталась подняться на лапы, уже издыхающая, но рухнула, так и не причинив вреда. В глотке теперь рождались булькающие звуки, последние звериные черты покинули её, и вой тут же стих. Остались лишь разрозненные, тревожно и жалобно перекликающиеся в тумане голоса, словно они чувствовали боль, агонию своей Королевы.

«Что это было? — быстро подумал Хардов. — Слишком сильная. Слишком просто. И почему нападала человеком?» И вдруг неожиданно остро ощутил, что это ещё не всё. Что вопреки всем его представлениям происходит что-то совсем другое. Сюрпризы действительно ещё не закончились. Словно неприятное дуновение похолодило его затылок. Всплыла мысль, что Ева не бежит к церкви, она опять ослушалась. И там, у него за спиной… Движение, грозная приближающаяся волна. И Хардов отчётливо понял, что его провели, даже не осознав, в чём именно, понял, что сейчас, в этот самый миг он не поспевает за событиями. Потому что этот нарастающий рокот — далеко не предсмертные хрипы поверженной Королевы. Да и не Королева она вовсе. Потому что вой стих совсем ненадолго, ровно настолько, чтобы одурачить его…

Всё стало происходить одновременно. Ева закричала. Хардов обернулся, чтобы встретить лицом сгусток тьмы, погибель, подкравшуюся за спиной. Громадная тварь уже пробежала половину площади. Она была близко, недопустимо близко и сейчас, взревев, прыгнула. И она была…

Но Хардов прореагировал мгновенно. Он ещё вовсе не разучился останавливать время, своё собственное внутреннее время, и холодно рассчитал, что его шансы успеть ещё достаточно высоки. Он видел, как словно в тягучем, медленно струящемся времени вскидывает оружие, как в воздухе приближается напавшая тварь, как плавно колышутся омерзительно знакомые волосы. Он был готов стрелять, даже полностью не осознав, что за чудовищное несоответствие успел уловить. Тварь напала точно так же — человек, по-животному отталкивающийся всеми четырьмя конечностями. И на рослую светловолосую она была похожа как две капли воды. Такая же. Неотличима, как сестра-близнец. Даже в движениях скопирована та же непристойная грубая грация.

«Вот что ты приготовила, — мелькнула ненужная мысль. — Одарила их всех своим образом».

Но сознание тут же изгнало все мысли, став пустым. Хардов был готов к ведению огня. Но ещё прежде прозвучал выстрел.

25

Однако стреляли не справа, не с колокольни. Пуля, безусловно серебряная, сразившая вторую тварь наповал, прилетела с другой стороны, от канала. Хардов ошеломлённо обернулся на выстрел, посмотрел на стрелка. Тот выступил из проулка, всё ещё держа на мушке издыхающего оборотня, потом поднял ствол кверху. И улыбнулся. Лицо Хардова застыло. Вой стих, и теперь молчание сделалось более глубоким. Щека Хардова чуть дёрнулась. Вот и стало ясным, что за движение он видел в расступившемся тумане после третьей вспышки. Но он всё ещё не верил собственным глазам. Ева замерла и, казалось, не дышала.

— Не ожидал, что они настолько поумнеют, — произнёс Фёдор, указывая на подстреленную им тварь. — Скорее всего, это тоже не Королева.

Хардов покачал головой. Усмехнулся:

— Что ты здесь делаешь?

— Кажется, спасаю твою зад… — Фёдор запнулся на полуслове, растерянно посмотрел на Еву и снова превратился в смущающегося мальчишку, того, уверенного, что сбегает из дому, незатейливого паренька из Дубны.

— Привет, Ева, — краснея, сказал он.

— Привет.

Она отозвалась, как в полусне.

Что-то на мгновение повисло между ними, робкое, почти незащищённое. И Фёдору стоило труда, чтобы отвернуться. Но он сделал это. Мальчишка исчез.

— В тумане без защиты. — Фёдор посмотрел на Хардова; знакомый весело-осуждающий вздох. — Нет, друг мой, ты неисправим.

Хардов молчал. Потом разлепил внезапно высохшие губы:

— Ты не можешь быть здесь.

— Я тоже рад тебя видеть, — с насмешкой бросил Фёдор. Чуть склонил голову. — Но послушай своё сердце и не трать слова попусту.

Он стоял, широко расставив ноги, подняв голову и расправив плечи, так же, как и Хардов. Вовсе не паренёк из Дубны. Бесспорно, в его осанке была та гордость, с которой гиды уходили, презрев неведомую тьму, из которой очень редко возвращались. И казалось, что всё вокруг притаилось, словно ожидая, чтобы кто-нибудь из них ошибся. Всё же Хардов не выдержал и снова усмехнулся:

— Этот свет, сразу два скремлина… Они расчищали путь для тебя?

— Ага, — беззаботно откликнулся Фёдор и быстро направился к ним. — Рыжая и Подарок отдали мне все свои серебряные пули. Мы слышали вой.

«Ну да, — автоматически подумал Хардов. — Ты не взял у них скремлина, потому что не сможешь им воспользоваться. И знаешь про зарок. Поэтому выбрал пули».

И на мгновение невыносимо грустной тенью на сердце лёг образ Мунира, старого верного друга, с которым Хардов, наверное, уже попрощался. «Не сможешь воспользоваться чужим, пока не найдёшь своего. Не сможешь услышать сердце чужого скремлина, пока тебя не выберет твой, единственный…»

И следом пришла другая мысль, перечеркивающая любые попытки здравого рассуждения в предыдущих: «Это невозможно. Ещё слишком рано».

Фёдор замедлил шаг лишь в паре метров от них.

— Идёмте, Хардов, надо спешить. — Он бросил взгляд на двух совершенно одинаковых подстреленных оборотней. Агония первого уже закончилась, и черты рослой светловолосой постепенно развеивались. — Там ещё много таких. Я видел, как они берут вас в кольцо. Хитрые твари. На меня-то им плевать, но тебя они теперь в покое не оставят.

Хардов не шевельнулся.

— Там, — тяжело протянул он и махнул куда-то в сторону юга, в сторону лежащей за знакомыми пределами Москвы. — Место, где заканчиваются иллюзии. Только там.

Это ты понимаешь?

— Возможно. — Фёдор неопределённо покивал.

— И только когда обретёшь любовь скремлина, — с нажимом добавил Хардов. — Не раньше.

— Наверное, — чуть рассеянно согласился Фёдор. — Много неожиданностей. Наверное, ты прав, но… Идём, Хардов. Надо срочно подниматься на колокольню. Пока не появились твои новые поклонники.