Канал имени Москвы

— Нет, — прошептала Ева, когда пронизывающий до костей вой снова поднялся по церкви. Она смотрела на Фёдора. Она не знала, как ей быть.

«За что? За что… так?»

Вернее, знала. Только тогда то хрупкое, что ещё можно сохранить, безнадёжное, но что ещё может остаться воспоминанием, будет стёрто в пыль, втоптано в грязь. А ей останется лишь отчаяние или хуже того — жалость и брезгливое презрение.

Но она не отдаст им Хардова! Не скажет ему. Не скажет, о каком страшном обмене они просят. Ева не сомневалась, что знай Хардов, не раздумывая бы согласился, чтобы спасти их. И не сомневалась, что тогда она будет проклята. Но… как… быть? Ева смотрела на Фёдора, и только Раз-Два-Сникерс уловила что-то в её глазах, понятное лишь женщине: непомерную любовь и непомерную печаль, утрату, потому что так прощаются с любимыми.

«Ах, Фёдор, — беззвучно, одними губами шептала Ева. — За что такое?.. Я не хочу, я не могу, я ведь хотела унести свою тайну с собой. И потом только… помнить, лишь только вспоминать… тебя. Но не останется даже этого. Как быть?»

— Берега канала совсем очистились, — словно бы невзначай сказал Фёдор. — Весь туман стянулся сюда. Взгляни внимательно, друг мой.

Хардов посмотрел вниз. Туман, клубясь по фронту, медленно сжирая площадь, полз к церкви. Это был тот самый ядовитый туман, что лежал на Тёмных шлюзах, и даже в обычные дни не хотелось думать о том, что за тварей он скрывает. Только Хардов успел заметить ещё кое-что. Там, где осталась теперь уже почти нечитаемая вывеска «Продукты». Это можно было принять за случайную игру, обман зрения, как мы видим порой знакомые образы, например животных или корабли, в очертаниях медленно плывущих облаков. Но это не было обманом зрения. Лицо, сотканное из тумана. И Хардов узнал его.

«Вот и наш мальчик пожаловал, — подумал он. — На это ты решил указать мне?»

Хардов перевёл взгляд на крышку люка. И лицо его застыло. Что-то леденящее коснулось затылка. Ровно посередине двери только что образовалось крохотное отверстие, прорезанное самым остриём загнутого когтя. Следующий удар чуть расширил его. «Быстро же они работают. — Мрачное опустошение попыталось овладеть Хардовым, но он крепче сжал в руках ружьё, и это тягучее чувство отступило. — Землерои…»

— Сколько у нас есть времени, чтобы привести свои дела в порядок? — невесело усмехнулась Раз-Два-Сникерс. — Завещания? Последнее прости?

Хардов с удивлением посмотрел на неё, она ответила угрюмым взглядом. Она не шутила: в левом углу деревянного люка прямо на глазах появлялось ещё одно отверстие. То, что было посередине, разрослось настолько, что стало возможным увидеть зубы, перемалывающие стружку: бешено рыча, оборотни пытались вгрызться в дерево; зубы, окровавленные когтями соседей и ранящими дёсна иглами заноз.

Хардов как-то брезгливо поморщился. Склонил голову. Молчал. Затем задумчиво пожал плечами; большой палец плавно поглаживал затвор.

— Королева где-то там. Недалеко. — Он пристально смотрел на люк. — Без неё они беспомощны. Стоит попробовать.

— Это твой план «Б»? — с тёмной ухмылкой отозвалась Раз-Два-Сникерс.

Уголки рта Хардова чуть растянулись, такое подобие бесцветной улыбки одними губами.

— То же самое, что искать иголку в стоге сена, — помотала головой Раз-Два-Сникерс.

— Это наш единственный выход, — возразил Хардов.

Оборотни лихорадочно скребли дверь. Хардов, широко расставив ноги, встал над люком, передёрнул затвор. В ответ визгливо зарычали вперемешку с паническим поскуливанием, но ещё более интенсивно забарабанили лапами в дверь. Взгляд Хардова блеснул, на миг в нём появилось что-то тёмное, но тут же прошло.

— Каждый выстрел серебряной пулей здорово их ослабляет. По крайней мере, так было. Но главное, меня может убить только Королева. — Хардов исподлобья взглянул на Фёдора и Раз-Два-Сникерс. — Вы понимаете, о чём я? Надо будет внимательно следить.

Раз-Два-Сникерс дёрнула подбородком, несколько ошеломлённо глядя на Хардова. Потом раскрыла ладонь.

— У меня три, — сообщила она. В руке лежали патроны, в каждой гильзе по серебряной пуле.

— Семь, — тут же отозвался Фёдор.

— У меня тоже осталось семь, — без всякого выражения произнёс Хардов.

— Много меньше, чем их. — Усмешка Раз-Два-Сникерс вышла прежней, пропитанной отчаянием и усталостью. — Что ж, значит, я им дорого продам свою жизнь.

— Шатун уже здесь, — тихо сказал ей Хардов, поведя взглядом за пределы звонницы. Она не шелохнулась.

— Если удастся добраться до Королевы. — Хардов мягко указал на ракетницу, заткнутую в одну из пазух поясного ремня Раз-Два-Сникерс, — то дальше вся надежда на твой пугач.

Она также не шевелилась, потом быстро кивнула в ответ, но отвернулась. Фёдор молча смотрел на них, словно что-то взвешивая.

— Далековато, — наконец оценивающе заключил он. — До шестого шлюза. Даже если всё выгорит, можем не успеть.

— Бежать придётся со всех ног, — подтвердил Хардов. — Как будто черти палят нам пятки.

— Пожалуй, — согласился Фёдор.

Хардов извлек ключ, которым прежде запер амбарный замок. Потёр им подбородок, покрытый трёхдневной щетиной. Искоса взглянул на Раз-Два-Сникерс.

— Сейчас они проходят шестой шлюз. Капитан Кальян остановил лодку на широкой воде ждать Тихона. Думаю, где-то через пару часов Анна и Подарок с отдохнувшими скремлинами смогут пробиться сюда, — как-то словно виновато, не поднимая глаз, разъяснил Хардов. — Такой был план «Б». Только боюсь, у нас не осталось этой пары часов.

Раз-Два-Сникерс вздохнула.

— Тогда нет смысла ждать, — бросила она в ответ. Посмотрела, как растёт отверстие по центру двери. — Открываем. Внезапная атака — лучшее им угощение.

— Можно попробовать, — согласился Фёдор.

Хардов улыбнулся. Кивнул:

— Они сразу бросятся на меня. И потащат к Королеве. Следите внимательно.

Бесшумно вставил ключ в скважину замка.

«Сражаемся голыми», — подумал он. И тут же отогнал эту мысль.

— Все знают, что делать. Ты, — Хардов указал на Раз-Два-Сникерс, — идёшь за мной. Фёдор прикрывает Еву. Готовность десять секунд. И открываю. Я скажу, когда пора.

Никто не обратил внимания, как Ева отвернулась к белой стене звонницы. И крепко зажмурилась. И впервые решилась ответить оборотням.

«Вам нельзя сюда, — толкнула она мысленный посыл. — Уходите».

«Отдай мужчину! — тут же взорвалось у неё в голове. — Не мешай ему. Он уже готов идти к нам».

Ева сжала кулачки и зажмурилась ещё сильней. И увидела. Густой туман стоял в церкви. Она почувствовала тёмную маслянистую жуть, обволакивающую оборотней. Панику и силовые линии, связывающие их воедино и уходящие далеко в черноту, где они прятали Королеву. Хардову не пробиться туда, не дадут. Но вовсе не Королева управляла сейчас оборотнями. Ева смогла взглянуть ещё дальше, и черты рослой светловолосой женщины расплылись к периферии, как распускающийся чёрный цветок, что решил явить упрятанное в его центре. Маслянисто-дымное лицо человека, который пришёл сюда вместе с туманом. Его отстранённый и одновременно алчущий взгляд.

Ева никогда не видела Шатуна прежде, но сейчас многое узнала о нём. Боль, которую он причинял себе и окружающим, стала его сутью. И наверное, в глубине души, в потаённом и сокровенном, открытом лишь снам и воспоминаниям, он желал бы избавиться от неё, если бы момент не был уже давно упущен. И ещё с ужасом Ева поняла, что этот человек был любим, — в самом центре черноты еле тлела искорка, — любим этой женщиной-воительницей со странным именем. И тем страшнее будет его падение. Потому что, как и прежде с Королевой-оборотнем, он тоже не являлся конечной фигуркой, спрятанной в жуткой матрёшке. Там, за опустошением, которое причинил себе этот человек, как за слоями луковицы, таилось что-то ещё. Подлинное и беспощадное, оно совпадало с его стержнем, но не являлось им. И Ева осмелилась посмотреть ещё глубже. Внутрь лица Шатуна. И оказалась в черноте, о которой не подозревала прежде. У границ, за которыми следует непостижимое для глаз и о чём, оказывается, ведает лишь сердце. То зрение, которое в состоянии выдержать беспощадную, убийственную нежность ослепительного света и непроглядного мрака. Ева поняла. Её зверь был там.