Герои

– Опиши его, – сказал, подсаживаясь, Байяз.

– Рослый. Мощного сложения. Вид свирепый. Левое ухо отсутствует.

– Кто был с ним еще?

– Человек постарше, звали его Зобатый. Он и перевел меня обратно через реку. Затем еще верзила, весь в шрамах и… с металлическим глазом.

Какое странное ощущение: теперь ее пробирало сомнение, не выдумала ли она все это.

– И какая-то женщина. Темнокожая.

Байяз прищурился, поджал губы; у Финри кольнуло в затылке.

– Худая чернокожая женщина в марлевых повязках?

– Да, – сглотнув, сказала Финри.

Первый из магов медленно откинулся, и они со слугой обменялись долгим взглядом.

– Они в самом деле здесь.

– Я же говорил.

– Неужто ничего на свете не делается без экивоков? – воскликнул Байяз раздраженно.

– Крайне редко, господин, – ответил слуга.

Глазами разного цвета он лениво взглянул на Финри, на ее отца, и снова на своего хозяина.

– Они – это кто? – недоуменно переспросил Миттерик.

Ответить Байяз не удосужился. Он смотрел на отца Финри, который прошел к бювару и взялся за перо.

– Вы там что затеяли, лорд-маршал?

– Я полагаю, самым уместным будет написать Черному Доу и договориться о встрече для обсуждения условий перемирия…

– Перестаньте, – сказал Байяз.

– Как?

Повисло тяжелое молчание.

– Но разве… Ведь он, похоже, пытается внимать голосу разума. Разве нам не стоит хотя бы…

– Чтобы Черный Доу, и благоразумен? Да бросьте вы. Его союзники…

Губы Байяза презрительно скривились, а Финри плотнее запахнула плащ Гара.

– Не сказать чего покрепче. Кроме того, со своей задачей, лорд-маршал, вы сегодня справились блестяще. Прекрасная работа, в том числе и у вас, генерал Миттерик, и у полковника Брока, и даже у Ищейки. Земля взята, принесены такие жертвы… О чем вы говорите? Я чувствую, ваши люди заслуживают того, чтобы завтра совершить еще один такой же бросок. А? Еще один денек, ну?

На Финри вдруг обрушилась неимоверная усталость. Такая, что кругом голова. Вся сила, благодаря которой она держалась последние часы, откатывалась волной.

– Лорд Байяз, – ее отец втиснулся на ничейном пятачке между болью и смятением, – день – это все-таки день. Мы, конечно, будем биться изо всех сил, если это во благо королю, но за один день решающей победы не достичь…

– А вот это завтрашний день как раз и покажет. Всякая война – лишь прелюдия к разговору, лорд-маршал. Дело только в том, кто с кем разговаривает, и каким тоном. – Маг поднял глаза к потолку, потирая один пухлый палец о другой. – Так что лучше мы эту новость сохраним между собой. Подобные вещи вредны для боевого духа. В общем, с вашего позволения, еще один день.

Отец Финри смиренно склонил голову, но когда он сминал в кулаке бумажный лист, костяшки белели от напряжения.

– Служу его величеству верой и правдой.

– Как и мы все, – подытожил друг короля Челенгорм. – И мои люди готовы исполнить свой долг! Я покорно сохраняю за собой право возглавить штурм Героев и искупить вину на поле брани!

Как будто что-то на поле брани искупают. Там лишь убивают. И калечат. Об этом думала Финри, волоча враз отяжелевшие ноги к двери в смежную каморку. Миттерик у нее за спиной нес свою обычную чушь с воинским уклоном.

– Моя дивизия стремится вонзить в них зубы и перемолоть их к чертовой матери! Так что за меня не беспокойтесь, маршал Крой! И вы, лорд Байяз!

– Я никоим образом.

– У нас есть плацдарм. Завтра мы этих мерзавцев погоним, вот увидите. Еще один день…

Финри отгородилась от этого безудержного бахвальства дверью и прислонилась спиной к деревянной стенке. Наверно, селянин, что строил этот амбар, обитал в этой самой комнатенке. Теперь здесь спал ее отец: вон его походная койка, дорожные сундуки аккуратно расставлены вдоль стен, как солдаты на плацу.

Тело вдруг стало ныть, раны до тошноты засаднило. Она закатала рукав мужнина плаща, скорчив гримасу, оглядела длинный порез вдоль предплечья. Наверно, придется накладывать шов, но не сейчас. Невмоготу видеть жалостливые лица лекарей, слушать патриотическую околесицу. В шее словно натянули десять струн боли, хотя бы одну неминуемо задевало при движении головы, как ею ни шевельни. Кончиками пальцев Финри дотронулась до пылающей кожи на затылке. Под колтуном грязных волос нащупывалась короста. Рука, когда Финри ее отвела, безудержно дрожала, да так, что даже смех разбирал. Хотя вышел не смешок, а гнусное фырканье. Интересно, волосы отрастут? Она снова фыркнула. Да какая разница, в сравнении с тем, что ей довелось увидеть, пережить! Трясучий смех все никак не унимался; сипло, с противной дрожью вырывалось дыхание, ноющие ребра содрогнулись в спазмах рыдания, в горле булькало, а лицо безудержно скривилось. Ой, как болит треснутая губа. Дурь какая-то. Но тело не давало остановиться. Финри сползла по стенке, упала боком на камни пола и тщетно била в сердцах ладонью, чтобы унять, заглушить приступ слезливости.

Какая нелепица – хуже того, неблагодарность. Идиотка. От радости надо рыдать, а не от горя. В конце концов, не ей ли, дуре, повезло как никому.

Кости

– Где там эта старая кобылячья ссака, куда спряталась?

Простолюдин растерянно поскользнулся, не успев зачерпнуть кружкой воды из бочки.

– Тенвейз на Героях с Доу и остальными, а ты смотри не…

– На хер пошел!

Кальдер ринулся мимо, бесцеремонно раздвинув озадаченных тенвейзовских карлов, от Пальца Скарлинга в направлении камней, озаренных светом костров.

– Слышь-ка, туда мы не пойдем, – бдительно упредил Глубокий. – Сил не хватит глядеть, коли ты и впрямь думаешь совать задницу в пасть волку, да еще такому гнойному.

– Точно. Никакие деньги не стоят того, чтоб уходить из-за них обратно в грязь, – подал голос Мелкий. – Да и вообще ничто, по моему скромному разумению.

– О какую интересную глыбу философии ты сейчас запнулся, – заметил Глубокий, – что стоит того, чтоб отдавать за него жизнь, а что нет. Не то чтобы мы, как правило…

– Ну так стойте здесь и трындите о дерьме! – бросил на ходу Кальдер, продолжая подъем по склону.

Стылый ветер покусывал щеки, а в животе бесшабашно горело выхлебанное из фляги Мелкого. Ножны меча хлопали по икрам, словно с каждым шагом осторожно намекая: мы здесь, при тебе, а в случае чего твой клинок – не единственный.

– Так что ты задумал? – допытывался Бледноснег с одышкой от быстрого восхождения.

Кальдер хранил молчание. Отчасти потому, что из-за злости, да к тому же на ходу, вряд ли получилось бы выговорить что-то членораздельное. Отчасти потому, что это придавало ему величия в собственных глазах. В целом же из-за того, что он понятия не имел, как поступит, а если начать об этом раздумывать, вполне возможно, хмельная храбрость возьмет и иссякнет, как не бывало. А вообще бездействовать на сегодня уже хватит. Кальдер решительно шагнул сквозь пролом в древней стене, окаймляющей холм, под суровые взгляды стерегущих проход карлов Черного Доу.

– Ты, главное, не горячись, – напутствовал со спины Ганзул. – Твой отец всегда сохранял спокойствие.

– Срал я на то, что он сохранял, – бросил Кальдер через плечо.

Приятно ни о чем не думать, а просто скользить на волне гнева, вздымающей его на плоскую вершину холма. В кругу камней полыхали костры, ветер трепал пламя, взвивая в глухую темень смерчи искр. Трепетный рыжий свет выхватывал из темноты Героев, освещал лица людей, играл на металле кольчуг и оружия. Через ворчливо клокочущее сборище Кальдер небрежно прошел к центру круга, Бледноснег и Ганзул следом.

– Кальдер? Откуда ты здесь взялся?

Кернден Зобатый, а рядом с ним какой-то незнакомый глазастый паренек; тут же Весельчак Йон Камбер и Чудесница. Кальдер, не останавливаясь, прошел мимо, едва не задев по пути Кейрма Железноголового, который созерцал огонь, сунув большие пальцы за пояс.

Тенвейз сидел на бревне по ту сторону костра. При виде Кальдера его жутковатая шелудивая харя не замедлила расплыться в улыбке.