Дважды рожденные

Кевин посторонился, пропуская его, без малейшего страха или удивления, как если бы это была собака или коза.

— И много у вас здесь таких? — кивнув на жука, с любопытством спросил Конан.

— Я видел только одного. О других не знаю, — ответил Кевин и вновь заладил с монотонной настойчивостью: — Уходи, Конан. Буно может появиться в любой момент. Он приходит внезапно. Уходи. Буно погубит тебя.

— Я уйду! — весело пообещал мальчик. — Я уйду, как только выясню, что здесь у вас происходит. Как только пойму, почему ты и все остальные, — он кивнул на потные фигуры, долбящие камень, — не лежите в могилах, куда вас положили полгода назад, а роетесь зачем-то в земле. Еще я очень хочу выяснить, отчего ты схватил меня тогда, Кевин, отчего послушался жалкого старикашку? Разве ты не был моим другом, когда был жив? Разве ты не вытащил меня позапрошлой зимой из когтей рыси, а она разорвала тебе грудь и живот и ты едва не умер?.. Разве мы не выручали друг друга сотни раз?..

Любой другой юноша от таких упреков вспыхнул бы от стыда или хотя бы побледнел, но Кевин не изменился в лице. Видимо, стыд он потерял вместе с жизнью.

— Мы не лежим в могилах, потому что Буно вытащил нас оттуда, — ответил он. — Мы не просили его об этом. Он вытащил нас почти сразу. Потом оживил. Теперь мы работаем на него. Ищем в земле, а затем шлифуем драгоценные камни.

— Но зачем?! — поразился мальчик. — Буно оживил вас, и прекрасно! Скажите ему «спасибо», плюньте в его белые глазки и возвращайтесь домой! Как обрадуются все наши! Гэлла с ума сойдет от радости, Кевин!

— Мы не можем, — тускло отозвался Кевин. — Он оживил нас. Но не до конца. Он что-то сделал с нами. Теперь мы все время должны работать на него. Как рабы. Мы не можем уйти.

В полусумраке подземелья невозможно было рассмотреть выражение его глаз, но Конану показалось, что зрачки бывшего друга покрыты не то пленкой, не то земляной пылью.

— И что же такое он с вами сделал? — спросил мальчик со всей доступной ему иронией. — Связал ноги?.. Подрезал сухожилия под коленями?.. Ударил железом по голове? Отчего вы не можете плюнуть ему под веки и уйти?!

— Я не знаю, не знаю, не знаю, — Кевин тоскливо оглянулся на других мужчин, которые продолжали работать, словно приход Конана был вполне обыденным делом и не стоил внимания. — Если хочешь, поговори с моим отцом. Он расскажет лучше, чем я.

— С твоим отцом? — переспросил Конан. — А разве он здесь? Что-то я его не видел в прошлый раз!

— В прошлый раз он был глубоко под землей. Искал новые залежи изумрудов. Сейчас он здесь. Поговори с ним. Если ты его не испугаешься.

— Я испугаюсь дядю Шедда? — опешил мальчик. — Ты совсем свихнулся здесь, под землей. Зови его скорее! Я будут страшно рад увидеться с дядей Шеддом. Надеюсь, он-то остался нормальным человеком, а не превратился в вяленую рыбу, как ты и все остальные!

Кевин отошел от него и направился в глубь подземного хода, негромко окликая отца. Конан нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Сейчас он увидится со славным Шеддом, старшим братом матери, шутником и балагуром, с чьими ласковыми руками, солеными прибаутками и смеющимися глазами было связано все его детство. С тех пор, как пять лет назад в битве с ванирами погиб кузнец Ниал, Шедд во многом заменил отца мальчику. Он играл с ним, наставлял и учил не меньше, чем собственного сына, который был старше Конана на четыре года, и их хижина, кособокая и неказистая, оттого, что лентяю и весельчаку Шедду всегда было некогда приложить к ней руки, стала для него вторым домом. Когда этой весной Конан долбил мерзлую землю, кривясь отчего-то, перехватывающего ему гортань, не меньше, чем потеря друга и брата, давила его мысль, что дядя Шедд никогда больше не усмехнется ему, не шлепнет ласково по затылку, не рассмешит бесхитростной шуткой…

Кевин же возвращался, уныло, по-стариковски, переставляя ступни. Конан попытался разглядеть за его спиной фигуру дяди, но ничего не видел. Неужели он не отыскал его в темноте?.. Жаль! Не доходя до мальчика трех шагов, Кевин сделал шаг вправо и посторонился. Из-за его спины на колеблющийся свет прикрепленного к стене факела выползло что-то очень странное, очень страшное…

В первый момент Конану показалось, что за Кевином ползет огромная змея, и он открыл, было, рот, чтобы криком предупредить об опасности. Но тут же закрыл с громким и звонким стуком. У змеи была человеческая голова! И не просто человеческая — блики факела плясали на напряженно скривившемся, смотрящем на мальчика с мукой и болью лицо дяди Шедда…

— О, Кром!.. — прошептал Конан, нащупывая за спиной пустоту, чтобы в случае чего развернуться и стремительно унестись прочь. — Кто… кто это?..

— Это мой отец, — бесстрастно ответил Кевин. — Это Шедд. На него трудно смотреть. Не бойся. Он не причинит тебе зла.

Справившись с острым потрясением, Конан разглядел, что существо с головой Шедда только в первый момент могло напомнить змею. Гораздо больше его гибкое туловище, толщиной с торс семилетнего мальчика, напоминало тело дождевого червя. Оно было покрыто толстой и блестящей малиновой кожей, перевито мощными кольцами мускулов, по которым перекатывались волны растяжений и сокращений, толчками передвигавшие его вперед. Ни рук, ни ног не было. Гигантский червь с головой человека — с головой родного и близкого человека — смотрел на мальчика, страдальчески усмехаясь и помаргивая от копоти факелов. Шею его, точнее, то место, где голова человека переходила в туловище червя, охватывало красивое ожерелье из продолговатых прозрачных камней.

— Это ты… Шедд?.. — тихо спросил Конан. Горло его враз пересохло, и язык шелестел, как сухой листок. — Это… он сделал с тобой? Это… работа Буно?..

— Да, — с усилием выговорил тот, кого звали когда-то балагуром-Шеддом, лентяем-Шеддом, Шеддом-шутником… — Будь проклята душа и тело этого колдуна. Он вынул меня из могилы, залечил раны, вдохнул жизнь каким-то одному ему известным способом, а затем… затем превратил в то, что ты видишь перед собой.

Как ни странно, голос Шедда почти не изменился. Да и глаза его были совсем живыми, совсем человеческими. Разве что смотрели они с такой болью и горечью, какие трудно вместить человеческой грудной клетке…

— Я убью его, — прошептал мальчик. — Я клянусь тебе, что убью его!

— Не клянись, Конан, не надо, — Шедд покачал головой, отчего ожерелье под его подбородком заиграло синими и алыми искрами. — Кром презирает клятвопреступников. Сдержать же клятву ты не сможешь: даже взрослому мужчине не справиться с Буно, владеющим тайным и темным знанием. Тем более тебе, мальчишке.

— И все-таки я клянусь! — повторил Конан. — Я могу крикнуть это очень громко, чтобы Кром расслышал. Я убью колдуна Буно!

— Тише, тише! — Шедд опасливо огляделся по сторонам. — Зря я, старый дурак, выполз тебе на глаза, но Кевин сказал мне, что ты не успокоишься до тех пор, пока не узнаешь правду. Теперь ты узнаешь ее. Слушай, боюсь, что твое любопытство на твою же беду.

— Не бойся! — кивнул ему Конан. — Я тебя слушаю.

— Наши души уже унеслись на Серые Равнины, а израненные тела лежали в могилах, — начал свой рассказ Шедд, — когда Буно откапал нас и оживил, залечив смертельные раны. Ему нужны были рабы, много рабов, чтобы добывать драгоценные камни, а затем шлифовать их. Но ему нужны было покорные и безголосые рабы. Поэтому он сделал что-то такое с душой каждого из оживших… Не знаю, как объяснить тебе, поскольку сам мало что понимаю в этом. Короче, он захватил в плен искры жизни, которые делают человека человеком. Ты, наверное, заметил, что Кевин и его друзья никогда не улыбаются, не кричат, не спорят?..

Конан молча кивнул.

— Они никогда теперь не посмеют ослушаться Буно, не посмеют взбунтоваться. Каждое его слово, каждый взмах пальца для них — безусловный приказ. Изнурительная работа под землей без сна и отдыха, да скудная еда — вот вся их здешняя жизнь, Конан.

— Ты говоришь — «их»! — перебил мальчик. — Значит, к тебе самому это не относится?