Честь корабля

Четвертый раунд я начал неторопливо, и Хакон, решив, что я растратил боевой дух (если он вообще у меня был), нанес мне три быстрых безответных удара по лицу.

Я вынудил его войти в клинч, напоминавший медвежьи объятия, из которых ему было никак не вырваться. И вот пока мы напряженно обменивались ударами, Торкилсен выплюнул мне в лицо какие-то слова. Понять их я не мог, но по интонации уловил общий смысл. Он обозвал меня трусом! Меня, Стива Костигана, грозу всех морей!

С диким воплем я вышел из клинча и нанес Хакону смертельный удар правой в челюсть, от которого он едва не рухнул. Прежде чем мой противник успел обрести равновесие, я набросился на него и стал молотить как безумный, забыв обо всем на свете и помня лишь одно: я — Стив Костиган, лучший боец с самого крутого из всех судов!

Мощно работая обеими руками, я оттеснил датчанина на край ринга и прижал к канатам. Хакон пригнул голову и ушел в защиту, поэтому мои удары главным образом попадали ему по локтям и перчаткам, а зрители, наверное, думали, что я избиваю его до смерти. Внезапно сквозь гул толпы до меня долетел голос Старика:

— Стив, ради Бога, угомонись! Я пойду с протянутой рукой, и ты будешь в этом виноват!

Эти слова вывели меня из равновесия. Я непроизвольно опустил руки и немного отступил назад. Хакон тут же воспользовался этим и, мгновенно выйдя из защиты, набросился на меня с горящими глазами и со страшной силой врезал справа по челюсти.

Бац! Я опять оказался на полу, а рефери, склонившись надо мной, снова стал считать по-шведски. Я решил не дожидаться конца отсчета и встал на ноги. Хакон тут же накинулся на меня, но я повис на нем, и ему удалось вырваться только с помощью рефери.

Датчанин яростной атакой прижал меня к канатам, но в таком положении я всегда бываю особенно опасен — в этом убедились многие классные бойцы, пришедшие в сознание только в раздевалке. Едва я почувствовал спиной грубые волокна канатов, как ошарашил противника резким правым апперкотом, от которого его голова откинулась назад чуть ли не до лопаток. На этот раз ему пришлось войти в спасительный клинч и повиснуть на мне.

Глядя поверх плеча соперника на море белокурых голов и орущих лиц, я различил знакомые фигуры. По одну сторону ринга, ближе к моему углу, стоял Старик и пританцовывал как на раскаленной сковородке, смахивая пьяные слезы и дергая себя за бакенбарды. По другую сторону стоял худой старый моряк с бегающими глазками и весь лоснился от удовольствия, размахивая какой-то бумажкой. Капитан Гид Джессап, старый негодник! Он знал, что по пьянке Старик способен поставить на спор все что угодно, даже «Морячку» — прекраснейшее из судов, когда-либо огибавших мыс Горн. И это против «Черного короля» — ржавой посудины, которая гроша ломаного не стоит. А совсем рядом со мной рефери Ярссен пытался расцепить нас с датчанином и одновременно нежно шептал мне в ухо:

— Лучше позволь Хакону отправить тебя в нокаут. Тогда не почувствуешь, что будет делать с тобой толпа, когда я скажу, кто ты такой!

Оказавшись на своем стуле, я уткнулся лицом в шею Майка и не стал слушать ни слезные просьбы Старика, ни языческие вопли Билла О'Брайена. Это был не бой, а сущий кошмар! Мне даже захотелось, чтоб Хакон вышиб мне мозги и положил конец моим тревогам.

На пятый раунд я вышел как человек, собравшийся присутствовать на собственных похоронах. Хакон был явно озадачен, да и кто бы не растерялся на его месте? Перед ним был противник, то есть я, который дрался как бы урывками: яростно шел в атаку, когда казалось, что ему вот-вот наступит конец, и вяло наносил удары, когда победа вроде бы была на его стороне.

Он пошел на сближение и, со всей силы заехав мне в живот, мощнейшим ударом правой сбил меня с ног. Я в бешенстве поднялся и с размаху уложил Хакона на помост. Такого он от меня явно не ожидал. Зрители повскакивали со своих мест, а судья засуетился и, наклонившись к датчанину, стал вести отсчет.

Хакон вскочил на ноги и отбросил меня на канаты. Я с трудом выпутался из них, но тут же поскользнулся на пятне собственной крови, и к явному неудовольствию болельщиков-шведов, вновь оказался на полу.

Я огляделся, услышал вопли Старика, умолявшего меня не вставать, и увидел капитана Джессапа, размахивавшего своим гнусным контрактом. Еще плохо соображая, что делаю, я поднялся и тут же — бац! Хакон заехал мне по уху боковым ударом ураганной силы, и я растянулся на полу, наполовину скатившись под канаты.

Ошалело таращась на публику, я обнаружил что смотрю прямо в выпученные глаза старины Гида Джессапа, стоявшего вплотную к рингу. Видимо, парализованный самой мыслью о возможном проигрыше в споре, он, разинув рот, тупо уставился на меня, лежащего на полу, а в его поднятой руке по-прежнему был зажат злополучный контракт.

Для меня думать — значит действовать! Одним взмахом своей облаченной в перчатку лапы я вырвал контракт из руки Джессапа. Он вскрикнул от удивления и метнулся вслед за бумагой, по пояс просунувшись сквозь канаты. Я откатился в сторону и, запихнув контракт в рот, стал очень быстро его жевать. Капитан Джессап схватил меня за волосы одной рукой, а другой попытался выдернуть контракт из моей пасти, однако, кроме сильно покусанного пальца, он не получил ничего.

Потерпев неудачу, он отпустил мои волосы и начал вопить что есть сил:

— Верни мой документ, людоед проклятый! Он сожрал мой контракт! Я на тебя в суд подам…

Обалдевший от удивления рефери перестал считать, а не понимающая сути происходящего публика подняла шум. Джессап попытался проползти под канатами, но Ярссен что-то крикнул ему и ногой оттолкнул назад. Крича «караул», старикан снова пополз на ринг, и тут какой-то здоровенный швед, очевидно, решив, что Джессап хочет на меня напасть, одним ударом пудового кулака успокоил его.

Я поднялся на ноги с набитым бумагой ртом, и Хакон незамедлительно врезал мне снизу в подбородок, вложив в этот удар всю массу тела. Не дай Бог, чтобы вам врезали по челюсти, когда вы что-нибудь жуете! Мне показалось, что у меня переломаны все зубы, да и челюсть тоже. Плохо соображая, я откатился на канаты и стал жевать быстрее.

Бац! Хакон треснул мне по уху.

— Ам! — сказал я.

Бум! Он заехал мне в глаз.

— Ам-ам! — отозвался я. Шлеп! Удар в живот.

— А-ах! — вырвалось у меня. Ба-бах! Он врезал мне сбоку по голове.

— А-а-ам! — Я проглотил остатки контракта и с диким блеском в глазах бросился на датчанина.

Я двинул ему левой в живот, да так, что моя рука вошла в его брюхо почти по локоть, а оглушительный удар правой чуть не снес ему голову с плеч. Он даже не успел сообразить, что произошло, видимо, думал, что я уже готов. А я был сильней, чем прежде, и рвался в бой!

Быстро собравшись с силами, противник охотно принял вызов, и мы погрузились в вихрь прямых и боковых ударов, пока все вокруг нас не закружилось словно карусель. Ни один из нас не расслышал удара гонга, и секундантам пришлось растаскивать нас и разводить по углам.

— Стив, — это Старик дернул меня за ногу, плача от благодарности. — Я все видел! У этого старого хорька больше нет надо мной власти. Он не сможет доказать, что я заключал это пари. Ты образованный человек и настоящий джентльмен, в тебе есть врожденное благородство! Ты спас «Морячку»!

— Пусть это будет для тебя уроком! — сказал я, выплевывая кусочек контракта вместе со сгустками крови. — Играть в азартные игры грешно. Билл, у меня в кармане лежат часы. Возьми их и сделай ставку на то, что я уложу этого скандинава за три раунда.

На шестой раунд я вылетел как тайфун. «Пускай после матча, когда Ярссен все расскажет, меня побьет толпа», — думал я, — зато сейчас я отведу душу.

Наконец-то я встретил соперника, который не только хотел, но и был способен противостоять мне и бился почти на равных. Хакон был гибок как пантера и крепок как пружинная сталь. Он обыгрывал меня в скорости и почти не уступал мне в силе удара. Мы бились в центре ринга, отдавая схватке все силы.