Запах разума (СИ)

Мы, например, встретили нескольких таких, как Гларми - очень мохнатых, с маленькими ушками. Среди них даже была одна девушка. Отличались от обычных они сильно - если сравнивать с землянами, то прямо как негры от европейцев, сразу видно, что какая-то другая раса, но им явно никто в нос этим не колол.

С другой стороны, из маленького домика вышел тёмно-серый парень - я бы сказал, плешивый. Не стриженый, а видно, что шерсть почти не росла. Её заменял какой-то плюш или бархат, мелкий-мелкий, а вокруг носа и губ остались коротенькие скрученные усики. На веках, на руках у запястий, на груди даже виднелась немного шершавая тёмная кожа. Зато на голове у него волосы вились крупными кольцами, и сзади грива спускалась до самых бёдер, а уши казались просто громадными, этакие здоровенные локаторы, с кисточками на концах. И непонятно, то ли тоже другой народ, то ли болезнь какая-нибудь, или мутация, или что. Из-за того, что шерсть на нём росла условная, через длинную рубашку-сетку сходу замечалось, что сумка у этого парня - прямо как у девушки, и не пустая. То есть у него в сумке, скорее всего, тоже жили осы, как у Нгилана и Гданга.

А я уже успел сообразить, что осы - это тут признак специалиста, который делает сложные вещи с осиной помощью.

Вообще вид у здешних был очень непринуждённый и посвободнее, чем в лесу. Некоторые, скажем, явно красились: волосы разноцветными прядями, а у некоторых - на теле выстриженные узоры, шёрстка разной длины, как шерстяная татуировка. Причём парни тут не отставали от девушек: если не вглядываться, то и непонятно, кто есть кто. Единственная разница - парни, вроде, не носили цветов. А так - всё: и бусы, и браслеты, и уши у многих были проколоты то серёжками, то какими-то более сложными штуками, и волосы выкрашенные, косы, хвосты, сетки из узелков, из бантиков и из всяких блестящих побрякушек.

На нас они глазели с любопытством, но без ажиотажа. И ни один не казался враждебно настроенным. Все дружелюбные.

Мы прошли по проходу между домами, похожему на узенькую улочку, мимо площадки, на которой стояли на низеньких треножниках ульи - шарообразные, необычные, но я уверен, что ульи, потому что вокруг кружились пчёлы. Пока шли, я окончательно сообразил, почему сверху было совершенно не понять, где кончается лес и начинается жильё: из зелёных мохнатых стен домов кое-где росли форменные ветки, а крыши, кроме той, где устроена специальная посадочная площадка, и вовсе выглядели, как молодая поросль.

Улочка закончилась широкой площадью - и сразу становилось ясно, что это самая главная площадь в посёлке, а может, вообще какое-то особое, даже священное место.

Все разом, не сговариваясь, остановились - и мы, и лицин. А перед нами росло Дерево.

С большой буквы.

Дерево было - всем деревьям Дерево. Выше всех домов и выше всех деревьев. Крона закрывала площадь, как шатёр или какой-нибудь громадный зонт. Кора этого дерева, очень нежного серебристо-серого цвета, по виду выглядела не грубой, шероховатой, но мягкой, как мятая замша, а листья были, как у нашего ясеня: каждый лист - несколько маленьких заострённых листочков на палочке.

А вокруг дерева сидели и лежали скульптуры лицин в полный рост, точные до невероятия, не меньше десяти, а скорее - больше. Я не понял, из чего их сделали: внешне материал напоминал желтовато-белёсый пластилин, но так только казалось. Наверняка эти скульптуры изваяли из чего-то очень прочного, вроде мрамора - просто из мрамора, наверное, адов труд вырезать волоски бровей и ресниц, пряди волос и шерсти, усы, кисточки на ушах и всё такое. Даже не верится, что такое возможно.

Но ожерелья, рубашки-сетки или шали на скульптурах были настоящие. Причём - новые. То есть, видимо, их то и дело меняли, если дождь или снег портили старые украшения. И руки, и ноги статуй были в множестве браслетиков, типа фенечек - то ли из крупного бисера, то ли из мелких бусин.

Всю эту красоту окружала лёгонькая ограда, высотой пониже человеческого роста, не сплошная, а с четырьмя проходами. Мне показалось, что ограда стеклянная, из матовых стеклянных трубочек толщиной в палец, выгнутых довольно причудливым образом - но это было не больше стекло, чем материал статуй - пластилин. Почему-то чувствовалось, что материал очень прочный, не по-стеклянному. И на всех изгибах и выступах этих трубочек висели зацепленные петельками из кручёных ниток орешки в виде пупсиков. Точно такие же, как Серёга выловил из реки.

Серёга оказался прав: куклы или не куклы, но в этих орешках был какой-то смысл.

Их там висели тьмы, гроздьями. Некоторые - явно совсем старые, белёсые или почерневшие от дождей, надколотые; некоторые даже проросли: из трещин виднелись тонкие зеленоватые побеги. Но много и новых, глянцевых, как свежие жёлуди, украшенных бусинками или цветными полосками. Я подумал, что это должны быть подношения.

То ли духу Дерева, то ли статуям лицин, которые сидели вокруг.

- Святилище, - еле слышно сказал Артик, и никто не возразил - все примерно так и подумали.

Только мы не знали, что тут надо делать. Да и сделать ничего не могли: шапок, чтобы снять, у нас не было, а чтобы креститься, там, или чего-нибудь в этом роде - так лицин даже не дёрнулись, чтобы объяснить. Они и сами стояли и смотрели.

Я уже подумал, что, видимо, нам просто показывали своё священное место, но тут из-за Дерева вышла... ну, как это?

Наверное, процессия.

Главная в ней была медленная-медленная и очень старая лицинская старушка, которую сопровождали и придерживали под руки здешние тётки помоложе. За ними шли несколько молодых девочек. Но та, главная - она была просто очень старая, даже хотелось сказать "древняя". От времени ссохлась и побелела: и волосы, которых осталось не так чтобы уж очень много, и шерсть стали совсем седыми. Личико уменьшилось, заострилось, будто осунулось.

Только глаза у старушки были цепкие и живые, тёмные и влажные - и взгляд очень умный и внимательный. Живой, без всякой дряхлости. Добрый, но, почему-то, не такой уж и мягкий.

Чувствовалась в этом взгляде проницательность и привычная властность. Будто возражать этой старушке никому и в голову не могло прийти.

И я понял, что за ней посылали, что ей хотелось на нас взглянуть именно под Деревом - и вообще, что нас привезли сюда на воздушном шаре именно для того, чтобы эта шерстяная бабушка могла на нас посмотреть под своим любимым Деревом, а не где-нибудь там.

- Матриарх, - прокомментировал Артик чуть слышно, и все опять промолчали, потому что, по-моему, согласились.

Между тем к бабушке подошёл Цвик - и я вдруг понял, что он напрягается и нервничает. Расслабился и заулыбался он, только когда бабуля-матриарх понюхала его в нос и оставила на нём клубничный запах. И я задумался как-то не очень весело.

Вспомнил один телесериал по Кингу. Там была такая Матушка Абагейл, наместник Бога. Если она уж говорила про кого-то, что в него вселился дьявол - значит, всё. Факт.

Меня осенило, что старенькая седенькая сумчатая бабуля тут - наместник местного бога в полный рост. И она может вот с такой чуточку рассеянной миной, пошевеливая ушками, сказать: "Внучки, а кого это вы ко мне притащили?" - и только нас тут и видели.

Вот Вите и КГБ...

Надо было срочно что-то делать - но никто из ребят даже не дёрнулся; похоже, про наместника бога всем разом пришло в голову. Тогда я вдохнул поглубже и сказал:

- Здравствуйте, бабушка.

Бабуля подняла беленькие мохнатые бровки и посмотрела на меня. И сделала сухонькой мартышечьей лапочкой очень интернациональный жест: вверх ладонью - и пальцами вперёд-назад.

"Иди сюда".

И я пошёл, хоть что-то очень распсиховался.

Будто меня какая-нибудь древняя королева подозвала.

Ясное дело, ей хотелось меня обнюхать. Бабушка доставала мне макушкой до груди, и пришлось очень здорово наклониться, чтобы она легко достала до носа - но, помимо носа, её интересовало и всё остальное. До сих пор меня так обнюхивал только Лангри: обнюхивание в духе заполнения анкеты на секретный завод.