Герои

– Лес проклятых, драть его лети, – прошептал он.

Вести через это гиблое место батальон – все равно что гнать стало овец по сточной трубе. И, как всегда, в авангарде почему-то тащился он с четырьмя самыми что ни на есть сырыми рекрутами Союза.

– Куда идти, капрал Танни? – допытывался Уорт.

– Куда-куда. Проводник говорил держаться травянистых клочков.

Хотя того, что честной народ именует травой, вокруг было очень уж немного. Как, собственно, и народа, который можно назвать честным.

– Веревка есть, горе мое? – спросил Танни Желтка, который пробирался по жиже рядом.

По веснушчатой щеке у него размазалась грязь.

– Так мы же их, капрал, оставили с лошадьми.

– Конечно, черт подери. Само собой, оставили.

Одной судьбе ведомо, что бы Танни отдал, только бы быть сейчас с лошадками. При очередном шаге холодная вода коварно хлынула в сапоги, вязким капканом сомкнувшись вокруг лодыжки. Капрал подыскивал подходящее ругательство, когда сзади донеслось пронзительное:

– Ау! Мой башмак!

– Тихо ты, чучело! – одернул Танни, обернувшись рывком и сам забыв о конспирации. – Северяне у себя в Карлеоне слышат!

Северяне, может, и да, но только Клайг его, похоже, не слышал. Он отдалился от камышей, и башмак у него засосало болото. Он побрел его выручать и разом соскользнул по самые бедра. Желток хихикнул, видя, как товарищ ворочается в жидкой грязи.

– Придурок, оставь его! – прикрикнул Танни, неуверенно шагая в сторону рекрута.

– Нашел!

С тяжелым чмоком Клайг высвободил обуток, облепленный словно черной кашей-размазней.

– Оп-ля! – он накренился в одну сторону, затем в другую. – Уау!

И ушел по пояс в трясину с выражением лица, мгновенно преобразившимся из победного в паническое. Желток снова хихикнул, но тут до него дошла истинная суть положения.

– У кого веревка? – выкрикнул Ледерлинген. – Кто-нибудь, дайте веревку!

Он пошлепал в сторону Клайга и ухватился за голую, без листьев ветку ближайшего дерева, нависающую над трясиной.

– Хватай меня за руку! За руку хватай!

Но Клайг бился в панике и уходил в вязкую хлябь еще глубже и с невиданной скоростью: из болота торчало уже одно лицо с разинутым ртом; большой черный лист прилип к щеке.

– Помогите! – сипел Клайг, в мучительном усилии вытягивая пальцы в доброй сажени от Ледерлингена.

Танни, шатаясь, сунул Клайгу флагшток.

– А ну держи!

– Помогирль-брль…

Исступленно вытаращенные глаза смотрели на Танни, но вот грязная вода залила и их, и растрепанные волосы, и все исчезло, вырвалось лишь несколько зловонных пузырей. И все. Танни почем зря тыкал древком в трясину, но Клайга уже не было. Не считая медленно отплывающего спасенного башмака, не осталось ни намека на то, что юноша когда-то существовал на свете.

Дальше продвигались в угрюмой тишине. У остальных рекрутов вид был ошеломленный и подавленный. Танни шел с сурово сомкнутыми губами; молодежь жалась к кочкам желтоватой травы, как жеребята к матерям. Скоро начался подъем, а изогнутые болотные чудища сменились обычными дубами и елями. Танни прислонил перепачканный штандарт к стволу и, уперев руки в боки, оглядел обувь. От щегольских сапог осталось одно название.

– Др-рань, – прорычал он, – дрань долбаная!

Желток безвольно осел в стекающей слякоти. Руки у него дрожали. Ледердинген, тяжело дыша, облизывал побелевшие губы. Уорта не было видно, из подлеска доносились натужные стоны. Опять прихватило. Даже утрата товарища не умерила буйствующее нутро. А то и, наоборот, послужила тому буйству причиной. Подошел Форест, по колено в черной грязи. Оба, и капрал, и сержант, были густо заляпаны, хотя на Танни корка была толще.

– Я слышал, мы потеряли рекрута.

В устах Фореста это была дежурная фраза. Ну а как иначе.

– Клайг, – с досадой бросил Танни. – Хотел выучиться на ткача. Вот так, потеряли человека, и где? В сраном болоте! За каким чертом мы вообще здесь?

Низ его мундира сделался кургузым от гадкой жирной парши; он, как мог, ее соскребал и с отвращением откидывал.

– Вы сделали все, что могли.

– Да знаю я, – буркнул Танни.

– Больше вы все равно…

– У него в ранце была часть моего барахла: восемь бутылок крепкого! Мне бы знаешь насколько хватило?

Повисла пауза.

– Восемь бутылок? – Форест медленно повел головой из стороны в сторону. – Ну и субчик же ты, капрал. Двадцать шесть лет в армии его величества, и все не перестаешь меня удивлять. Я вот что тебе скажу: поднимись-ка вон на тот косогор и оцени, в какой мы сейчас глубокой заднице. Может, это как-то отвлечет твои мысли от скорби об утрате. А я пока пойду отслежу, чтобы остальной батальон переправился у нас без дальнейшего потопления бутылок.

И Форест отошел, зашипев попутно на солдат, тянущих из вязкой слякоти дрожащего мула. Танни еще с минуту постоял, тихо ярясь, но яриться-то в сущности было не на кого.

– А ну, Желток, Летерлистер, Уорт, все ко мне!

Желток встал, распахнув глаза.

– Уорт, он, это…

– Наверно, еще не все из себя выдавил, – рассудил Ледерлинген, с озабоченным видом выуживая из ранца всякие промокшие предметы и развешивая их по ветвям для просушки.

– Да уж как пить дать. Чем ему еще заниматься? Тогда дождись его. А ты, Желток, давай за мной, и не вздумай мне сдохнуть на полдороге.

Он начал подниматься по косогору, брезгливо ощущая, как трутся задубевшие от подсохшей грязи штаны. По пути он сердито распинывал куски дерева.

– А мы разве не должны идти тихо? – опасливо прошептал Желток. – Вдруг наткнемся на врага?

– Где ты его нашел, врага! – проворчал Танни. – Скорее уж напоремся еще на один чертов батальон, который всего-навсего сдал по Старому мосту и оказался на месте впереди нас, весь чистенький-сухонький. Вот уж картинка будет, а?

– Не могу знать, господин, – пропыхтел рекрут, чуть ли не на четвереньках заползая на глинистый склон.

– Капрал Танни! Сколько учить можно! А тебя не спрашивают. Ох, они и разоржутся, когда увидят, какой у нас видок. Ох и позубоскалят!

Они приближались к деревьям. За ветвями проглядывал отдаленный холм с торчащими по верху камнями.

– По крайней мере, мы как раз в нужном месте, – пробурчал капрал.

И добавил себе под нос:

– Нужном от слова «нужник». Мокрые, грязные, голодные и нищие. Ну генерал Челенгорм, разъядри тебя в пупок. Срать солдату на голову – это я понимаю, но чтобы вот так…

Земля за деревьями отлого шла вниз. Судя по обилию пней и молодого подлеска, здесь когда-то трудились лесорубы, после них остались брошенные гниющие лачуги. Дальше бежала мелкая речушка, чуть шире ручья – на юг, в то кошмарное болото, через которое они только что перешли. С той стороны нависал глинистый берег, от него плавно поднимался травянистый склон, где какой-то пекущийся о границах селянин выложил из камней неровную стенку. Над стенкой в предзакатном солнце поблескивали копья. Судя по всему, тот самый батальон, что оказался впереди. Только непонятно, почему он с северной стороны стены.

– Капрал, а что там за…

– Я тебе сказал: тише воды.

Танни оттащил Желтка в заросли и вынул окуляр – изящный, складной, из меди – выиграл в квадраты у офицера из Шестого полка. С ним он продвинулся чуть вперед, где в кустах имелась прореха. Изгиб рельефа за речкой не мешал видеть, что ряд копий тянется по всей длине стены, насколько хватает глаз. А еще Танни разглядел шлемы. И дым, вроде как от костра. Потом он увидел человека, который забрел в ручей с подобием удочки из копья с примотанной тетивой. Человек был раздет до пояса, с растрепанными волосами – по виду, не солдат Союза. От того места, где засели капрал с рекрутом, его отделяли сотни две шагов.

– Ого, – выдохнул Танни.

– Это что, северяне? – прошептал Желток.

– Они самые. Да не один-два, а тьма-тьмущая. А мы, получается, как раз у них на фланге.

Танни протянул подчиненному окуляр, наполовину уверенный, что тот будет пялиться в него не с того конца.