Хозяин Океана

Пикты довольно долго проявляли себя с самой худшей стороны, но когда Конан забрел в горячке погони на этот предательский мысок, они своего не упустили. Дюны вставали одна за другой, заросшие кустами и деревьями, и он принимал их за гривы. Когда же впереди блеснул океан, и он же сверкнул под солнцем справа и слева, поворачивать было поздно. Пикты взяли не умением, но числом.

Их было столько, что охватить двойным, если не тройным кольцом фронт шириной в две лиги оказалось делом пустяковым. И вокруг Конана была уже не чаща, а изрядно прореженные морским ветром рощицы: ускользнуть, пользуясь прикрытием зарослей, не удавалось.

Но бросать оружия Конан не стал. Может, в ином случае это и пригодилось бы, но не перед пиктами. Оставалось бежать. А бежать было некуда, кроме как к морю.

Устье злополучной реки осталось лигах в трех к югу, и вряд ли у пиктов были где-нибудь поблизости лодки.

У Конана мелькнула шальная мысль: незаметно подобраться к берегу и поискать счастья в борьбе с волнами. Плавал он великолепно, а заметить с берега на слепящем, играющем бликами в волнах солнце одинокого пловца было не так уж просто. К тому же Конан умел нырять, как тюлень.

Но пикты, получив шанс поймать хотя бы одного возмутителя спокойствия, уже не ошибались. С неотвратимостью палаческого топора, опускающегося на шею осужденного, пикты обложили его, как гиены, стерегущие раненого льва. Они следили за каждым его шагом, хотя не могли достать ни копьем, ни стрелой. Этого Конан пока что избегал. Они гнали его, как зайца, к самой дальней, выдающейся в море оконечности мыса, и ему ничего не оставалось делать, как повиноваться и отступать.

Вот и лес кончился. Впереди остались только кусты, осока, несколько рядов горбатых дюн и море. И надо было уже не отступать, а бежать, и как можно быстрее. Открытые гребни песчаных холмов простреливались без помех, и даже киммериец при всем своем умении не миновал бы смертельной стрелы, если бы показался слишком близко перед пиктскими лучниками.

Выбора не было. Пикты гнали его на самый нос этого песчаного мыска. Что же, пусть попробуют поймать его в воде! И Конан, перевесив меч за спину, чтобы не мешал, припустил так, что пикты не сразу поняли его замысел. Когда же поняли, перестали таиться — даже одному Конану они опасались попадаться на глаза, будто он мог поразить их на расстоянии. Но теперь Конан побежал, показав пиктам спину, и те, словно большие лесные кошки, опасающиеся напасть на человека в лицо и ждущие, пока он повернется затылком, бросились за ним.

Конан бегал быстро, к тому же выиграл при первом неожиданном рывке, но на гребнях дюн все же был вынужден оглядываться на стрелков, замедлять бег и терять в расстоянии. Тем не менее, когда до моря оставалась всего одна гряда дюн, пикты отставали от Конана на три гряды.

Перемахнув последний гребень одним длинным шагом, король кубарем скатился вниз по плотному песку. Индигово-синий океан блестел солнечной зеркальной чешуей. Серо-желтый песок, оставив иссохшую буроватую осоку, тянул свой шершавый язык к его теплой, с негромким шелестом плещущей воде. В десяти локтях от берега покачивалась привязанная к свае веревкой, словно коза, черная кожаная лодка. Двое мужчин в одеяниях, похожих на платье жрецов-митраистов, были готовы отплыть. Один, с подвязанным, чтобы не намочить его, подолом хламиды стоял в воде рядом с суденышком и перекладывал груз. Другой также занимался подвязкой подола. Ему, очевидно, предстояло отвязать веревку и, оттолкнув лодку подальше от берега, последним покинуть его.

Конан не стал вглядываться в лица этих двоих. Сейчас достаточно было увидеть, что стоящий на берегу — повыше и помоложе, а второй — поплотнее и уже в летах. С двоими Конан расправился бы легко, но на это ушло бы время! А пикты не стали бы разбираться, кем эти двое доводятся Конану — убили бы всех. А еще они знали, зачем приплыли сюда и куда плыть отсюда, а Конан — нет.

Король вскочил на ноги и устремился к этим двоим, одолевая оставшиеся шаги с хриплым криком:

— Пикты!

Только сейчас они заметили Конана. Вид аквилонского короля в кольчуге, с устрашающим мечом, чья рукоять выглядывала из-за левого плеча, высоченного и широкоплечего, с развевающейся от стремительного мощного бега черной гривой и суровым лицом с крупными резкими чертами мог испугать иного не самого робкого человека. Но тот, что помоложе, не отступил ни на шаг и даже, похоже, не слишком удивился.

Взглянув на бегущего Конана, он спросил. Вопрос был задан не по аквилонски, но Конан понял его. Потому что вопрос звучал на киммерийском — или почти по-киммерийски!

— Что случилось? — вполне невозмутимо вопрошал узколицый мужчина лет тридцати с большим тонким носом, рыжими длинными волосами, резко очерченным твердым, но не тяжелым подбородком и большими и внимательными голубыми глазами, одетый в черную…

Конан не знал, как называется такая одежда. Более всего это напоминало хламиду, но было более точно подогнано к очертаниям фигуры. Одеяние запахивалось, как плащ, и завязывалось узким матерчатым поясом. В вырезе ворота блеснула кольчуга отличного мелкого плетения, пожалуй даже лучшая, чем у Хорсы.

— Пикты! — не останавливаясь и тоже особенно не удивляясь — времени не было — выдохнул Конан. — Они гонятся за мной, их много, они близко!

— Ты хочешь уплыть с нами? — прямо спросил мужчина, не проявляя ни малейшей спешки, хотя пикты, доселе хранившие молчание, наконец завопили, и воздух зазвенел от их криков, хотя на гребне дюны их пока не было.

— Если бы у меня было побольше времени… — Конан взялся правой рукой за рукоять меча. — Вы меня берете? Иначе для вас все кончится плохо, а мне терять нечего.

Рыжеволосый закончил возиться со своим подолом и отвязал веревку, удерживающую кожаный челн.

— Мы возьмем его? — обратился он к уже забравшемуся в лодку второму.

То был мужчина лет пятидесяти со здоровенными загорелыми руками, бритый наголо, с широким, располагающим лицом, горбоносый и кареглазый, приземистый и плотный, с крутыми налитыми плечами. Но, несмотря на моложавость, пятьдесят лет утаить было трудно. Они читались и в глазах, и в морщинках вокруг глаз, и в глубоких складках, пролегших от носа к уголкам губ.

— Если уж он так хочет — берем, — улыбнулся во весь свой белозубый рот сидящий в лодке. — К тому же он и говорит по-нашему. И поторопитесь. У пиктов есть луки.

— Пошли, — кивнул Конану рыжий и полез в моду. Киммерийца не надо было просить дважды.

Бритый развернул лодку, и та, подгоняемая двумя парами весел, легко пошла, слегка подпрыгивая и шлепая носом по мелкой пляшущей волне, курсом на полночный закат.

Полоска воды между ними и берегом достигла десяти локтей, когда пикты выскочили на дюну и серой толпой скатились к берегу. Их было с полсотни только в первых рядах, и подбегали все новые.

Одна беда: лодок у них поблизости не было. Некоторые особенно отчаянные пытались плыть, но быстро поняли, что вплавь такую лодку не догнать. Тогда пикты громко завопили, призывая всех злых духов расправиться с коварными белыми людьми, осквернителями храмов, и в планшир лодки вонзилась первая стрела.

— Возьми щит. — Рыжий указал киммерийцу на круглые металлические щиты, лежащие на дне лодки, и сам выбрал себе подходящий.

Взяли щиты и Конан, и второй, на руле. Щит оказался довольно увесистым, стальным, вороненым, с украшениями из серебра. В центре был вытравлен черный силуэт дракона.

— Жаль, стрелы могут кожу попортить, — посетовал Конан.

— Не получится! — ухмыльнулся бритый. — Если бы это был кит, то можно было бы волноваться.

— А кто это? — поинтересовался Конан, отражая щитом очередную стрелу, а левой рукой продолжая грести. Рыжий делал то же самое, только щит он держал в левой руке, а греб правой.

— Фаститоколон! — был гордый ответ. — Он как раз менял кожу на хвосте близ нашего острова. Нам повезло.

— Конечно, — согласился Конан, хотя фаститоколоны — гигантские плавучие броненосцы — перевелись в Закатном океане, судя по легендам, еще во времена Блаженного Эпимитриуса. Впрочем, кожа лодки действительно звенела, как бубен, но отражала все стрелы к вящему разочарованию пиктов.