Прогрессор галантного века (СИ)

- Я вовсе не аристократ, гнедиге фреляйн, я обычный дворянин и не заслуживаю быть на этом балу. Ведь там мажордом будет называть титулы, - пытался протестовать Сашка.

- Мне лучше знать, кто чего заслуживает. Тем более Вы единственный мужчина, кто знает, как танцевать вальс.

- Вы очень пристрастны, Ваше сиятельство. Я видел, как научились танцевать Ваши камер-юнкеры - очень и очень ловко.

- Вы смеете мне перечить? Если не придете - очень пожалеете.

И ушла, грациозно покачивая юбкой.

Сашка провел следующий день в раздрае. То он решил идти на бал и высидел час у куафюра, а потом забрал у портного давно заказанный комплект одежды в изумрудно-зеленых тонах ("Вы не представляете, юнге херр, как хороши в этом костюме!", - всплескивал руками старый еврей). То вдруг передумал и отправился обедать в обычную харчевню, а потом улегся в постель. За полчаса до начала бала стал лихорадочно собираться и уже готов был ехать, как вновь сбросил парадные одежды, надел обыденную тройку и отправился бродить по улицам Вены, старательно избегая кварталов, прилегающих к Бельведеру. В конце концов, устал, взял извозчика и поехал на квартиру спать. Кто-то скажет: на какую-такую квартиру? О найме ее в романе не было ни слова. Ну, так сообщаю: нашел время, подыскал и нанял. В доме отставного офицера с рано увядшей женой, сын которого уехал служить в Словению, а свою комнату (с отдельным входом!) оставил, представьте, в Вене.

В Шенбрунн, к своим подопечным, Сашка явился после обеда и был ошарашен известием, что "вчерашняя фрейлина" прибегала к нему дважды: "первый раз злая, второй раз потише, а еще расспрашивала, где Вы живете". Сашка подивился столь длительному капризу принцессы и занялся делом. Судьба, видимо, усмехнулась и столкнула его с Анной на лестнице (он шел снизу, она спускалась). На мгновенье оба замерли, и вдруг она метнулась к нему, застучала по груди кулачками и яростно зашептала:

- Как Вы посмели? Я так Вас ждала! А Вы....

Потом ее руки обвили Сашкину шею, и он перестал мыслить и воспринимать посторонний мир: только ее ощущал на себе, только губы горячие, сладостные, только взгляд ее глубин немыслимых....

Как дерзнул он сделать то, что сделал? Но спустя полчаса отпустил извозчика и вошел с принцессой в свою комнату, а еще через некоторое время, лихорадочно отсчитанное их сердцами, лишил Анну Марию девственности, вспомнив почему-то при этом аналогичное событие, произошедшее в Пирне с неким Августом и некой Йозефой. Странно, но слов они после соития не говорили, только улыбались друг другу, а потом она уснула: видно, ночью не спала. Зато часа через два, по пробуждении ее, явились и гейзеры чувств и водопады слов....

Вечером они проникли во дворец тайком, с черного хода, и вроде бы остались незамеченными. Вскоре Сашка вернулся к своей коляске с верным Петером, благополучно добрался домой и уснул, как ни странно, сном праведника. А утром в его комнату вломились грубые люди в одежде полицейских и увезли в тюрьму.

Глава восьмая. Вторая аудиенция у Марии-Терезии

Камера ему досталась сухая и одиночная, с лежанкой из мощных деревянных плах. На этом ее плюсы заканчивались, а в минусах значились окошечко 20х20 см под высоким (3 м) потолком, мощная глухая дверь из тех же плах, параша с гнусным запашком у двери и вездесущие мыши (слава богу, не крысы!) - хотя чем в этих камерах было мышам поживиться? Сел Сашка на лежанку и глубоко задумался: о доле попаданской и о том, какой же он все-таки дурак.... Потом лег, думая о том же.... Потом лежал, ворочаясь с боку набок, думая о чем попало.... Потом, слава богу, уснул. Кормить и поить его в этот самый длинный день так никто и не пришел.

Утром Сашку осенили первые здравые мысли о том, как можно выбраться из этого мышатника. Осталось дождаться кормильщика-поильщика-парашевыносильщика. Тот и правда вскоре пришел, но не один: в коридоре его страховал вооруженный тюремщик. "Возможен и силовой метод освобождения, - мельком подумал Сашка. - Первого вырубить и с его телом в руках атаковать второго.... Но погожу". Меж тем он внимательно рассмотрел вошедшего в камеру надзирателя (рослый, угрюмый, лет сорока) и, пока тот ставил на край лежанки миску с кашей (и с деревянной ложкой!) и большую глиняную кружку с водой, а потом проверял парашу, сделал попытку контакта:

- Господа! Вы можете на моем содержании заработать. Я сюда заключен по ошибке, у меня есть влиятельные друзья, но им надо сообщить, где я нахожусь. Если Вы дадите мне бумагу и карандаш, а потом передадите записку по указанному адресу, они сразу же заплатят вам 50 флоринов!

Эту заранее подготовленную речь он успел проговорить до того, как глухо молчащий надзиратель закрыл камерную дверь. Потом подтвердил сказанное, когда тот же надзиратель забирал опустошенную заключенным миску и кружку - но опять ответа не добился. Зато вечером угрюмая образина выложила перед ним, кроме ужина и бумагу и карандаш! А когда пришел забирать посуду, взял и Сашкину записку (тот задержал его, спросил, что это за место и вписал в записку: "я в Рудольфсбурге"). Ну а кому он писал? Разумеется, Кристиану, в казармы кирасирского лейб-гвардии полка. Что написал? Вот это: "Кристиан, я в тюрьме, в Рудольфсбурге. Попроси тетю, чтобы она меня выслушала. Подателю сего письма дай 50 флоринов - я обещал. Алекс". На ответ Сашка не рассчитывал, но уже в следующий вечер надзиратель почти с улыбкой передал ответную записку: "Паду к ногам в ближайший срок. Жаль, не знаю причины. Кристиан". Глядя на довольную рожу тюремщика, Сашка сообразил, что тот слупил с Кристиана еще флоринов 50. "Ладно, папенька король еще пришлет", - успокоил свою совесть попаданец.

Он настроил себя на недельное (по крайней мере) ожидание, но пришли за ним уже на другой день, после завтрака. Сначала Сашка сомневался, что его везут в Шенбрунн, но дверь глухой черной кареты открылась, и он увидел знакомый служебный вход во дворец. Тут только он сообразил, что выглядит совершенно impossible: с четырехдневной щетиной, непричесанный, немытый, в мятой одежде.... Он попытался уговорить стражников отвести его в бойлерную, где у немецких мастеровых нашлись бы и мыло, и гребень, и бритва, но те лишь дружно поржали в ответ. Потом повели его дальше, дальше, в одной из комнат встали, и вдруг из противоположных дверей в нее вошла императрица.

Сашка (контролируя себя как бы со стороны) сделал поясной поклон, полувыпрямился и бросил робкий взгляд на повелительницу. Та кивком отправила стражей за дверь и стала глядеть на преступника: грозно и с долей презрения. Потом сказала:

- Вот таким я тебя и запущу к доченьке моей строптивой: грязного, небритого, жалкого.... Авось поймет ради кого лоб себе расшибить пыталась!

При этих словах придурь с Сашки слетела, и он внутри похолодел.

- Что Вы говорите, Ваше Величество? Что с Анной Марией?

- О, глазами засверкал, грудь расправил! На императрицу голос повысил, а Ее сиятельство принцессу без титула стал называть? А чего стесняться, раз повалял уже ее, как девку простонародную, натешился аристократкой! Та-ак?

- Ваше Величество.... - с некоторой укоризной произнес Сашка и замолчал.

- Что? Он меня еще укорять вздумал! Сколько спеси в этом иноземном дворянчике, покусившемся на святое святых: честь дочери императорской.... Что молчишь?

- Виноват, Ваше Величество.

- Вот так ответ: виноват! А если вина эта усугубится и принцессе от тебя родить придется - тогда что?

- Заберу дитя и воспитаю, Ваше Величество! О знатности матери ему не скажу.

- Многие в этом клялись, а подрастает бастард - и претензии на титул появляются.

- Не в моем случае, Ваше Величество.

- Ладно, рано об этом говорить. По уму следовало тебя в тюрьме уморить, а дочь в монастыре пока спрятать, до выяснения дальнейших обстоятельств. Так, разумник?