Вторжение. Битва за рай

Первым, что вы замечали в Кевине, был его широченный рот. Потом вы обращали внимание на размер его ладоней. Они были огромными, как лопаты. Кевин был известен большим самомнением, ему нравилось ставить себе в заслугу всё подряд. Частенько он меня этим раздражал, но всё же я полагала, что он — лучшее, что могло случиться в жизни Корри, ведь до того, как она стала с ним встречаться, она была уж слишком тихой и незаметной. Они обычно много разговаривали в школе, а потом Корри мне рассказывала, какой Кевин чувствительный и заботливый. Хотя сама я ничего такого не замечала, мне нравилось, что Корри понемногу становится более уверенной в себе.

Я всегда представляла себе Кевина лет через двадцать, когда он стал бы президентом сельскохозяйственного общества, а по субботам играл бы в клубе в крикет и рассуждал о хороших ценах на овец, обзавёлся бы тремя детишками... возможно, вместе с Корри. Всё это был мир, в котором мы жили, к которому привыкли. Мы никогда не думали всерьёз, что он может сильно измениться.

Ли жил в городе, как и Фай. «Фай и Ли из Виррави», — частенько напевали мы. Но это единственное, что их объединяло. Ли был настолько же смуглым, насколько Фай светлокожей. У него были чёрные, коротко подстриженные волосы и тёмно-карие умные глаза, приятный мягкий голос, а ещё он проглатывал окончания многих слов. Отец Ли таец, а мать вьетнамка, они держали ресторан азиатской кухни. Очень неплохой ресторанчик, мы частенько туда заглядывали. Ли занимался музыкой и живописью; вообще-то, он многое умел, но очень раздражался, когда у него что-то не получалось. Он мог дуться несколько дней подряд и ни с кем не разговаривать.

Последний — Гомер, живший неподалёку от меня. Гомер был вспыльчивым, диковатым. Ему наплевать, что о нём подумают. Я часто вспоминаю, как приходила к ним на обед, когда мы были совсем детьми. Миссис Яннос пыталась убедить сына съесть молодую брюссельскую капусту, они долго спорили, а кончилось дело тем, что Гомер запустил капустой в мать. Один кусок ударил ей в лоб, и довольно сильно. Я смотрела на них, вытаращив глаза, — никогда ничего подобного не видела. Если бы я попробовала выкинуть такой номер дома, меня бы привязали к трактору и использовали как разрыхлитель почвы. Когда нам было по восемь лет, Гомер организовал с самыми чокнутыми из своих приятелей ежедневную игру, которую он назвал греческой рулеткой.

Игра состояла в том, чтобы во время обеденного перерыва отправиться в какую-нибудь комнату подальше от учительских глаз и там по очереди бить лбом в оконное стекло. Каждый по очереди стучал лбом в окно до самого звонка на дневные занятия или до того, как стекло разбивалось, — смотря что случалось первым. Если именно твоя голова разбивала стекло, то тебе — или, точнее, твоим родителям — приходилось оплачивать новые стёкла. Эти ребята, играя в греческую рулетку, перебили множество окон, пока в школе наконец не спохватились и не разобрались, что происходит.

Гомер вечно устраивал неприятности. Другим его любимым развлечением было следить за рабочими, которые поднимались на крышу школы, чтобы устранить протечку, или забрать залетевшие туда мячи, или поменять водосток. Гомер ждал, когда они начнут делать своё дело, а потом наносил удар. И через полчаса вы уже могли слышать пронзительные крики наверху: «Помогите! Снимите нас отсюда! Какой-то черт унёс эту проклятую лестницу!»

В раннем детстве Гомер был довольно маленьким, но потом начал расти, расти и в последние годы стал одним из самых здоровенных парней в школе. Его постоянно звали играть в футбол, но он ненавидел большинство видов спорта и не желал присоединяться ни к какой команде. Гомеру нравилось охотиться, и он частенько звонил моим родителям, чтобы спросить, можно ли ему с братом пострелять кроликов на наших землях. Ещё он любил плавать. И любил музыку, хотя иной раз очень странную.

Мы с Гомером в детстве много времени проводили вместе и до сих пор были близки.

В общем, такова стала Великолепная Пятёрка. Но мы с Корри решили превратить её в Тайную Семёрку. Ха! Все те книги, которые мы читали в детстве, не слишком помогли в том, что с нами случилось. Не думаю, что все прочитанные книги или просмотренные фильмы вообще на нас повлияли. В последние несколько недель нам пришлось полностью переписать сценарии наших жизней. Мы узнали многое, и нам пришлось разбираться в том, что действительно важно, что имеет значение — по-настоящему имеет значение. А на это потребовалось время.

2

Мы планировали выехать в восемь утра — не слишком рано и не слишком поздно. К десяти мы были почти готовы. В половине одиннадцатого уже отъехали на четыре километра от дома, направляясь к Тейлор-Стич. Длинный подъём к хребту с годами превратился в настоящее безобразие — ямы оказались настолько велики, что я боялась потерять в них «лендровер», поперёк дороги раскинулись огромные лужи грязи и пробегали ручьи. Не знаю, сколько раз нам пришлось останавливаться перед упавшими деревьями. Мы взяли с собой бензопилу, и через какое-то время Гомер, который ею орудовал, предложил вообще её не выключать, чтобы сэкономить время на запуске, когда мы наткнёмся на очередное бревно. Не думаю, что он говорил это всерьёз. Надеюсь, что не всерьёз.

По этой дороге давным-давно никто не ездил. Мы это знали точно, ведь путешественникам, чтобы добраться до хребта, пришлось бы проехать через наши загоны. Если бы папа знал, насколько плоха дорога, он ни за что бы не разрешил нам взять «лендровер». Он доверяет мне как водителю, но не настолько же. Но мы всё равно продвигались вперёд, и я сражалась с рулевым колесом, делая пять километров в час, но изредка разгоняясь и до десяти. Потом случилась ещё одна непредвиденная остановка, когда Фай заявила, что ей плохо. Я сразу остановилась, Фай выскочила через заднюю дверцу, бледная, как труп, и одарила заросли кустов липкой массой, на радость всяким диким собакам и кошкам.

Да, зрелище не из приятных. Всё, что делала Фай, она делала изящно, но даже Фай не сумела бы выглядеть красиво в момент рвоты. Потом она какое-то время шла пешком, но остальные предпочли сидеть в машине. Это было действительно забавно, на свой лад. Как сказал Ли, это лучше, чем аттракцион «Шейкер» на ярмарке, потому что трясёт дольше, но при этом всегда можно соскочить.

Вообще-то, из-за этой поездки мы пропускали ярмарку и выставку скота. Мы выехали накануне Дня поминовения, когда вся страна замирает, но в наших краях люди не просто прекращают работу. Они её прекращают — и отправляются в Виррави, потому что День поминовения у нас традиционно является днём ярмарки. Так уж сложилось. Но мы ничего не имели против того, чтобы пропустить это событие. В конце концов, не в последний раз нам предоставлялась возможность забросить шары в глотку деревянного клоуна, не в последний раз ваша мама собиралась выиграть Самый Красивый Торт. Ничего не случится, если пропустим один год.

Так мы думали.

Было около половины третьего, когда мы добрались до самого верха гребня. Последнюю пару километров Фай ехала вместе со всеми, но теперь мы все с радостью выскочили из «лендровера», чтобы размять косточки. Мы достигли южной стороны гребня, рядом с горой Мартин. Здесь дорога заканчивалась — отсюда предстояло топать на своих двоих. Но пока что мы просто бродили с места на место, восхищаясь видом. С одной стороны раскинулся океан — прекрасный залив Кобблер, одно из моих любимых мест, а если верить папе, так это ещё и наилучшая в мире природная гавань, хотя ею и пользовались лишь случайные рыбацкие судёнышки да прогулочные яхты. Залив находится слишком далеко от города, чтобы годиться на что-то ещё. Но в этот раз мы увидели там пару судов, одно из которых походило на большой траулер. Вода была голубой, как королевская кровь, глубокой, тёмной и спокойной. С другой стороны тянулся Тейлор-Стич, прямиком к вершине Мартина, — острый прямой гребень, чьи голые чёрные камни образовывали тонкую линию, как будто некий хирург столетия назад сделал тут надрез скальпелем.