Запах разума (СИ)

Ручаюсь, я его ещё не видел - и на обеде его не было. Он был очень уж приметный - полосатый, как бродячий кот: по серому шли чёрные фигурные полоски, чёрная чёлка торчала из-под капюшона. И одет почти что по-человечески: дождевик-распашонка, с рукавами, с капюшоном, из серебристой непромокаемой ткани - вода по ней скатывалась каплями - и серебристые высокие сапоги... ну, да, штаны лицин не носят. Поэтому дождевик ниже бёдер, а дальше просто ноги.

Он скинул капюшон, встряхнулся, как пёс - и увидел меня. Или учуял. Поразился так, что замер на месте, только нос раздувался - люди смотрят во все глаза, а лицин нюхают во все ноздри.

И спросил, вслух. А Лангри ответил словами кратко, но целой волной запахов. Я не успевал следить - как за быстрой речью на чужом языке не успеваешь следить - но кое-что понял.

Лангри иногда передавал запах, чуть не сказал, дословно. Нас - как мы пахли на самом деле. Обед - тоже так, как он в действительности пахнул. Но ещё, как я думаю, там были и всякие абстрактные вещи, этакие комментарии, примечания - и это мне уже было не расшифровать.

Я себя чувствовал, будто учил их язык по книжке с картинками. Простые конкретные вещи понимаю, а посложнее - шиш.

Яблоко можно нарисовать. Кошку - можно. А вот доброту или тревогу - попробуй!

Но, с другой стороны... я ведь понимал, что Лангри взвинчен и тревожится. И я понимал именно потому, что запахи он выдавал тревожные и недобрые - в смысле, вызывающие такие ощущения. А с третьей стороны, может, мне и казалось. Люди иногда додумывают.

Новый снял дождевик, остался в плетёной сетке, плотнее, чем у девушек, но всё равно сквозной; дождевик повесил на стену, на сучок, как на вешалку. Ага, он был мужчина. А тяжело привыкнуть, вообще говоря, к тому, что вокруг все ходят... не то что нагишом, нет. Лицин в нашем смысле вообще не могут нагишом - они же шерстяные. Просто штаны не носят.

И причиндалы странно выглядят. В таком шерстяном чехле, как у псов. Но всё равно.

Зачем же им одежда вообще, если она ничего не закрывает?

А полосатый подошёл и нюхнул меня в нос. Коротко, вообще ни о чём - так спрашивают на бегу "Как дела?", а ответ не слушают. Его не интересовал мой запах - ему Лангри всё популярно объяснил.

- Ген-дол, - говорит. - Дзениз, ген золминг.

Я несколько секунд тупил, пока Лангри не помог: хмыкнул - "Золминг, Золминг" - и ткнул в грудь полосатому пальцем. И в себя: "Лангри, ген-дол". Ага.

А Золминг слушал и... вроде, ему обязательно надо было что-то сделать, но хотелось дослушать. И они с Лангри пошли к лестнице, Лангри ещё кивнул мне - "дзон" - и по дороге разговаривали запахами и словами. Обо мне, потому что "Дзениз" и "люди", и ещё о чём-то, чего я никак не мог понять.

Вернее всего, что тоже обо мне. В смысле - обо всех нас.

И я решил, что Лангри как-то вызвал этого парня из другого места. Может, оторвал от дела. Но позвал, чтобы помочь что-то с нами решить.

А я даже не мог ничего сказать - ни согласиться, ни возразить. Я просто за ними шёл, а они спустились в подвал. Подвал оказался очень просторным и высоким, пропах зеленью, землёй, смолистым и ещё чем-то непонятным, был освещён тусклым светом - и я увидел, откуда растёт дом.

Там, внизу, были корни. Вот что. Всё в корнях. Я вдруг понял, что весь этот их дом - это громадное живое растение. Может, одно, может, несколько сросшихся, но живое - это совершенно точно. Сюда, в подвал, выходили их выгребные ямы, но дерьмом не тянуло, а тянуло раскопанной землёй - я заглянул краем глаза, походя, и мне показалось, что там живут какие-то существа, червяки или жуки. Я подумал, что они перерабатывают дерьмо в компост, а тем компостом дом постоянно удобряется.

В переплетении корней мерещилась система, которую мне было никак не понять. Гладкие толстые стволы, как колонны, вырастали из земляного пола, уходили в гущу корней, из которых сплетался подвальный свод. Некоторые корни слабо светились; по некоторым сновали шустрые многоножки.

Лицин тихо переговаривались и, наверное, перенюхивались. А мне вдруг пришло в голову... даже не знаю, как это вернее описать. Знаете, как бывает внутри сложного механизма? Я вдруг ощутил себя, как внутри ядерного реактора или ещё какой-то жутко технологичной штуковины, где происходят жутко сложные процессы - только тут всё было живое. Не знаю, как сказать вернее - всё живое, всё завязано друг на друге и друг от друга зависит. И корни - не просто так, и многоножки - не просто так, и червяки - не просто так: все они - части рабочей системы.

Это было ново - просто до озноба. А владельцы этой невероятной системы ничего от меня не скрывали - всё показывали. Я, положим, тупил - но это ничегошеньки не значило, потому что всё равно чувствовалось: от меня ничего не собираются скрывать.

Либо тут нет никаких военных тайн, либо мне верят всё-таки.

И тут мы подошли к сравнительно гладкой стене.

Нет, корни и из неё выступали, как вены - но она всё равно была более гладкая, чем прочие. А корни увиты тонкими белыми ниточками или волосками, а кое-где покрыты белёсым пушком - и всю стену покрывала путаница этих белых нитей. А в нише расположился громадный... скажем, муравейник. Только в нём жили не муравьи, а другие существа. Тоже насекомые.

А может, всё-таки, муравьи, только инопланетные. Чёрные головастые букашки с маленькими клещами на головках, на восьми тоненьких ножках каждая.

Они кишели, как в настоящем муравейнике. Самые крохотные бегали вдоль белых нитей и что-то с ними делали - то ли ели, то ли собирали с них невидимое простым глазом. Те, что побольше, перебирали лапами пушок и носили из него в муравейник какие-то капли.

А лицин пришли к муравейнику. Именно сюда и шли, по делу.

Золминг взял - и пальцы сунул туда, в самое это муравьиное кишение. Земные муравьи в таких случаях дико кусаются и прыскают кислотой - но здешние даже не подумали на него обидеться или испугаться. Зато облепили его пальцы сплошь, как кусок сахара.

Я подсунулся посмотреть поближе. Муравьи обирали пальцы Золминга - и уходили куда-то внутрь, в сплетение корней и белых нитей, но это ещё не всё. Пара муравьёв вылезла из маленькой чёрной дырочки под корнем - они несли что-то, вроде муравьиных яиц, только побольше, круглые, не очень правильной формы.

Не просто несли - а Золмингу! Они принесли ему в руки эти шарики!

В цирке такого не увидишь: у Нгилана - дрессированные осы, а у Золминга - дрессированные муравьи! Но Лангри, кажется, не умел дрессировать букашек; он просто стоял и перебрасывался с Золмингом непонятными словами.

Зато Лангри понимал, что Золминг делает. Даже взял у него один муравьиный шарик. Я думал - зачем бы? - а он ногтями разломил эту штучку и понюхал. Улыбнулся. Когда он разломил шарик, я вдруг понял, что это такое.

Это гриб.

Белые нити - грибница. А шарики - крохотные грибочки, вроде очень мелких дождевиков. Из дождевиков пыль не сразу сыплется, а только из старых - молодые как раз такие: белые, по форме похожи на бусины, покрытые вроде как меленькими пупырышками, а внутри мякоть, будто пенопласт на разломе.

Из грибочка довольно сильно пахло. Незнакомо.

Золминг тоже понюхал и кивнул. А потом разломил другой грибок, стал тщательно внюхиваться; держал одной рукой, а другая у него так и лежала на муравейнике. Муравьи ужасно суетились, но Золминга так ни один и не укусил.

Второй гриб пахнул резче и иначе, чем первый. Даже мне чувствовалось.

А я стоял рядом, совершенно ошалевший.

С одной стороны, всё было понятно. В подвале дома - муравейник. Муравьи - домашняя скотина, их дрессирует Золминг, дрессирует, надо думать, тем... не знаю, как назвать... тем, скажем, секретом, который выделяется у него из пальцев. Муравьи живут в грибнице, наверное, грибы едят - но некоторые грибы приносят своему Золмингу. Зачем?

К тому же я вообще не мог себе представить, как можно так надрессировать насекомых. Это же не кошки, не собаки - ума у них нет. Ладно, муравьёв можно пустить по дорожке из сахара - но чтоб они собирали для человека грибы?