Хозяин Океана

Евсевий не сомневался, что главную ношу король не преминет взвалить на себя, и, поелику это ему удастся, уведет всю погоню за собой. Но рассчитывать только на такую удачу не приходилось. Очевидно, что идти прямо сейчас к ручью и скалам было бы крайне беспечно и неосмотрительно, а значит… Евсевий зацепился за это слово: «неосмотрительно». Ему необходимо было срочно обозреть окрестность, хоть как-нибудь, хотя бы ненадолго, чтобы иметь представление о панораме этой миниатюрной военной кампании. А для того надлежало любым способом подняться над уровнем травы. Возвращаться на поляну определенно не хотелось. Аквилонец принялся размышлять, куда бы могли направиться пикты, если они вообще соизволили направиться в его сторону, и куда идти ему самому, дабы осуществить задуманное.

Вот когда не хватило рядом Тэн И! Только кхитаец, с его знанием законов древней игры, о которой он рассказывал на корме, и умением применить эти законы в деле, мог бы теперь распутать складывающуюся комбинацию. Евсевий никогда не увлекался играми и тем более не имел представления о древней кхитайской забаве. Оставалось мыслить так, как учили в Академии в Бельверусе и Тарантийском университете — логически.

Прежде всего пиктов должно было заинтересовать, куда же подевались вельберы. Разумеется, подеваться куда-либо, кроме ручья, тяжелые лодки белых людей не могли. И вряд ли белые вытащили бы их на берег прежде, чем достигли бы скал. Раз так, то близ ручья был самый большой шанс нарваться на пиктов, как на идущих пешком по берегу, так и плывущих вдогонку за лодками на каноэ. Остальные воины, скорее всего, разделились. Евсевий, разумеется, отдавал себе отчет в том, что знает пущу очень плохо, но допустить, что пикты не знают про Большого Белого Вождя и не имеют хотя бы словесного портрета Конана, было бы ошибочно. Раз так, то по совету жрецов большинство загонщиков кинутся добывать главный трофей. Ну-ну, посмотрим, каково это у них получится! Сам король не выглядел неуверенным в победе. Еще часть воинов перейдет ручей, поискать на том берегу, и тут уж придется уповать на то, что охотничьи умения и доблесть гандерландского барона вкупе с воинским искусством аргосского месьора помогут им выбраться из переделки. На дереве остался сидеть Майлдаф.

Не стоило сомнения, что неуемный горец, во-первых, не задержится там надолго и, во-вторых, не удержится, чтобы не пристрелить еще пару-тройку пиктов, не ограничившись их собаками. Ну и, наконец, нельзя было отказывать жителям пущи в умении рассуждать приблизительно так же, как делал это ныне сам Евсевий: один отряд или даже несколько должны были отправиться к скалам — перехватить вельберы там. И направиться они должны были напрямик, наперерез, сиречь через степь.

Евсевий постарался вспомнить, видел ли он какие-нибудь примечательные детали местности. Отдельные деревья среди травы стояли, но где и как их найти? Конечно, близ ручья, где земля влажная, растительность должна быть буйной, густой, здесь должно быть много травы. Да вот, же, она — кругом. Значит, чем дальше от воды, тем суше, тем слабее стебли, тем реже поросль… Евсевий принял решение и стал пробираться вправо и вверх по течению, постепенно отклоняясь от русла.

Поначалу под сапогами неприятно чавкала мелкая грязь, блестели лужицы. Чем дальше уходил он от ручья, тем тверже становилась почва, тем глубже уходили в нее корни травы. Наконец, не прошел он и скадия, как оказался на красноватом глинистом грунте, испещренном крупными трещинами. Трава заметно поредела, но была по-прежнему высока. Никаких следов не то что человека, но просто жизни не было заметно в этом шуршащем под сухим ветром травянистом лесу. Зато видимость расширилась до двух локтей, что было отрадно: особой охоты наблюдать представителей животного царства пущи ученый сейчас не испытывал, и относительная разреженность окружающего пространства его устраивала.

Пройдя еще сотню шагов, аквилонец наткнулся на обломок древесного ствола, черный, словно обожженный, бессмысленно торчащий вверх, как памятник самому себе.

Верхняя часть ствола и то, что некогда являлось кроной, лежало тут же, уже полусгнившее, раскисшее, превратившееся в труху. Очевидно, в дерево ударило молнией во время грозы. Что ж, грозы на Закатном океане часты и сильны, и для одиноких деревьев такой конец — дело обычное. Евсевий сравнил высоту обломка и окружающих стеблей. Если прежде господствовавшее здесь дерево и стало теперь ниже хлипкой травы, то на какой-нибудь локоть, не более, достигая само высоты восьми-девяти локтей.

Лук за спиной изрядно мешал, но снять его Евсевий не осмелился: не хватало еще, чтобы по беспечности его убил из его же лука безродный пикт!

С высоты восьми локтей мир предстал аквилонцу совершенно иным. Оказывается, лес остался уже в трех скадиях за спиной. Над ним поднималась зеленая гора — сиречь тот самый холм, на который героически взобрался барон Полагмар.

Впереди краснели и дыбились скалы, куда более рослые, чем священная возвышенность пиктов. Скалы ни с того ни с сего вздымались посреди довольно ровной окружающей местности, будто некий растяпа-великан обронил из зажатого кулака горстку камешков — своих, великанских. И надо же такому случиться, что ручей выбрал себе путь не где иначе, как только между этими острыми, гладкими, почти нетронутыми временем и ветром красными рогами. У восточного горизонта виднелись синие тени возвышенностей. До них было не так и далеко, три дневных перехода, а если на лодке, то и еще меньше — но нельзя было забывать, что излишняя поспешность в этой незнакомой стране могла обойтись очень дорого. С другой стороны, надо было торопиться!

Евсевий, впрочем, отнюдь не удивился скальному нагромождению на плоской равнине. Он видывал такое не раз, особенно там, где часто шли ливни и дули сильные ветры: легкий верхний слой почвы размывался, уносился вихрями и водой, а каменные кости земли стояли незыблемо. А здесь, на берегу Океана, ураганные ветра и неистовые дожди не заставляли ожидать себя слишком долго.

И все же ныне окрестные красоты мало занимали пытливого землепроходца. Гораздо более интересовало его местное население, кое, по всей видимости, а точнее невидимости, предпочитало скрытность. Зеленовато-желтое море выгоревшей травы колыхалось от самого слабого ветра, но тайны глубин своих упорно не раскрывало. Евсевий определил для себя, сколько и в каком направлении следует ему пройти, но что в том было толку, когда он не имел понятия, чем занят враг? В который раз приходилось жалеть об отсутствии кхитайца. Что говорила теория древней игры о подобных позициях, когда видно игровое поле, а фигуры противников движутся где-то под ним и грозят вынырнуть на поверхность у самого носа, да в таком количестве и мощи, что размышлять будет поздно? Или такого поворота правила не предусматривали?

Сидя так на обломке дерева, что было не весьма приятно, но терпимо, Евсевий продолжал рассуждать. Если он не видит пиктов, то это не значит, что их нет. Это не значит также, что они не видят его, но, скорее всего, дело обстоит именно так: они его не видят — ведь нет же у них крыльев, чтобы летать над этой степью! А если бы даже и были, то ни одного татуированного серокожего воина в боевой раскраске в небесах не наблюдалось. Таким образом, пикты, не меньше Евсевия, должно быть, снедаемые нетерпением узреть соперника, должны были бы воспользоваться тем же простым и доступным способом наблюдения, что и он сам. То есть, влезть на дерево.

Деревьев на обозримом пространстве нашлось немного. За исключением близкого леса, три кривеньких ствола торчали по-над ручьем — самого потока не было видно, но прореха в травяных терниях угадывалась, — еще два древа находились за водотоком, и три высились по ту сторону, где пребывал Евсевий, но поодаль от речки. Несомненно, пикты лучше знали местность и правила поведения на ней, так что, решившись выжидать, пока объявятся не слишком гостеприимные хозяева, Евсевий пытался вооружиться луком. В конце концов это ему удалось. Изрядно вспотевший и перемазавшийся в саже и трухе Евсевий утвердился на коротком, но крепком еще суку, используя его как опору для ног, и остался стоять одинок и недвижен под палящим солнцем.