Житие, в стреляющей глуши - страшное нечто... (СИ)

-На искусственном топливе! – орал сквозь грохот капитан, артиллерийский корректировщик, прикомандированный к батальоны Гранатулова. – Додумались же, суки!  Гонят его, как самогон в своей Германии, - и снова приник к наушникам радиостанции: - «Молоток», «Молоток», «Астра» - приём! Как слышишь – прием!?! Ну-ка, вдарь по семнадцатому квадрату! Поправка шесть, угол сорок пять! По скоплению короб-б-бочек! Есть, принято…

Когда впереди стало густо от разрывов и полетели сорванные башни, гранатулов оставил КП на своего помощника. Он бросился по траншее, осматривая и поддерживая бойцов. Их зелёные шлемы покрывали «лучики» пыли, которая запеклась на лицах и гимнастёрках. Она плотным мучнистым туман стоял в воздухе, принимая на себя кроваво-оранжевые отблески взрывов, искажая солнечный свет. Стайками по десять или восемь, в сопровождении «мессеров», летели «штуки» с выставленными обтекателями шасси – тогда начинали отрывисто лаять зенитные автоматы 37-мм и глухо ухать зенитки 85-мм, выставленные на прямую наводку для стрельбы по танкам. Но - в густом дыму и клубах пыли наша и вражеская авиация могли толком работать лишь по вторым эшелонам.  Кроме того, по приказу комполка жгли дымовые шашки: там, где за сутки, по ночам, строились макеты орудий и вкопанных в землю танков – возле них поджигались бочки с бензином…

В огородах ухали ЗИС-3 и ЗИС-2 противотанкового дивизиона, выдвинутые к переднему краю. В боевых порядках пехоты, между извилинами траншей с осыпанными брустверами, охотно тявкали маленькие «сорокопятки». Фиолетовые трассеры срывались и улетали в сторону пятнистых коробочек, срывая фальшборты и «фартуки», пробивая борта. Подкалиберных снарядов было мало  - их берегли для «тигров», «фердинандов» и прочей звериной нечисти. Приходилось бить прицельно – с 500-600 метров. Даже лобовая броня у Т-III и Т-IV  выросла до 75 и 80 мм – с этим также приходилось считаться.

Когда Гранатулов скользнул по ходу сообщения и выскочил на позиции противотанковой роты, приданной его батальону, первое, что он увидел – две пушки, лежавшие со смятыми щитами и скрюченными станинами. Одна показывала кверху изодранные осколками колёса, другая лежала на боку, уткнувшись в огромную воронку от «сотки». Возле них лежали в разных позах  убитые со спёкшейся кровью на гимнастёрках, чей-то дымящийся «кирзач» с торчащим из него куском бледно-розовой кости оказался у него под ногами. Совсем юный лейтенант, командир расчета, сидел на зарядном ящике и прижимал к груди руку, залитую выше локтя тёмно-вишневой страшной влагой.

Взгляд у него, на пыльном, покрытом коричневой коркой, лице разобрать было сложно. Но Гранатулов  всё понимал – он не собирался ничего рассматривать…

-Что, братуха… товарищ лейтенант, совсем тяжко? – начал было он, но тут же сорвался на визгливый крик: - Иди в санбат, твою мать, не грей ж… под огнём! Убъют же на хрен!

-Мы все выполнили приказ, все полегли… Одни я остался, пока только я… - парнишка закрыл уши. – Я тоже выполню приказ – ни шагу назад! Ни пяди родной земли… Сейчас беру пару противотанковых, и вперёд – под гусеницы…

-Какие к херам гусеницы, какое вперёд?!? – Гранатулов не удержался у наподдал ему так, что парнишка слетел на землю. Затем схватил его и затряс: -  Ты, мать твою, жить должен и бить этих гадов! Понял?! Ещё раз такое услышу – сам пристрелю!!! А ну, ма-а-арш в санбат, кому сказал! За невыполнение приказа…

Он рванул из пыльной кобуры горячий ТТ, который спасительно выскользнул и – повис на ремешке.

Лейтенант торопливо встал на колени и виновато улыбнулся. Их тут же отбросило волной близкого взрыва.

-А как же приказ… ни пяди родной земли, удерживать любой ценой, товарищ капитан? Ведь каждый человек на счету… А вы – в санбат, сам пристрелю-ю-ю…

Она с минуту трясся от приступа беззвучного хохота, затем его лицо покрыли слёзы, которые – закрыла виноватая улыбка. Гранатулову стало страшно – он едва не сбил ему ударом каску.

-Оста-а-а-вить!!! – заорал он визгливей и перешёл на свистящий шёпот: - Оставить, сынок. Прекратить…

-Прекра-а-атить рукоприкладство! – заорал кто-то по нарастающей, сбоку. – Немедленно прекратить! Под трибунал, в штрафную захотели?!

Мелькнула тень – между ними вырос, как вкопанный, уполномоченный ОКР СМЕРШ, перетянутый ремнями по гимнастёрке молочно-серого тика с зелёными пластмассовыми пуговицами, сшитой по ленд-лизу.

-Лейтенант, как ты? Всё же ступал бы ты в санбат… - он протянул свой индивидуальный пакет: - Или… Свой есть? Свой, говорю, есть?!

-Не надо, я сам..

-Сам, сам… Хрен его знает, где санинструктор, - контрразведчик сам принялся накладывать перевязку поверх рукава лейтенанта:  - Как очухаешься – что б немедленно: или в санбат или к другому орудию! Не сиди здесь – точно убьют! А кто девушку будет целовать и всё такое, кто детишек ей подарит?! Кто мать свою расцелует и отца обрадует  - жив я, батя!? То-то, дурила – ведь думать надо… Повторить приказ! Ну, живо!

-Есть, товарищ капитан. Есть думать…

-Он и будет здесь сидеть – до вечера… - огрызнулся было Гранатулов, но тут же притих.

Смершевец увлёк его за рукав – они где ползком, где пригибаясь, двинулись по батарее, где одно орудие ЗИС-3 продолжало швыряться снарядами не переставая, а возле другого, ЗИС-3 с характерным тонким стволом без дульного тормоза, суетился ефрейтор с перевязанной головой и пожилой усатый старшина. Он заглядывал через ствол и крутил колёсики подъёмного механизма.

-Панораму посекло осколком, еди их мать! - пожаловался он, даже не вставая при виде офицеров. – Через ствол приходится пулять – как белый свет в копеечку…

Ефрейтор оставил остроконечной снаряд с чёрно-желтым ободком на взрывателе и подтянулся. Гранатулов отчаянно замахал на него руками, а смершевец оперся на колено и предложил:

-Так мы подсобим, если что! Давай - ставим орудие на зады, а то по этой огневой уже пристрелялись...

-А давайте, товарищи офицеры! Эх-ма, напряглись - подтолкнули...

Вчетвером они закатили длинноствольную пушку в яблочный сад. то же самое приказали сделать другому расчёту.

-Так, а где командир батареи?! - напустился смершевец: - Почему его не видать?!