Хозяин Океана

Зингарцы дивились и кривили физиономии, чуть ли не пальцем тыча в варвара на троне и двоих варваров за троном, демонстрируя друг перед другом свое возмущение подобным безвкусием и вульгарностью, но за всем этим была видна плохо скрытая зависть: о боевых искусствах кхитайцев прослышали уже на самом дальнем Закате, разве что только в Нордхейме, Киммерии и у пиктов о них еще не знали. А вот горцы были известны не слишком хорошо не только в Зингаре — о них и в Аквилонии мало кто слышал достоверно.

— Знаешь, мой король, — проговорил подошедший сзади Майлдаф. — Попасть мне в самый распоследний подземный сил, если я знаю, куда занесла нас эта буря. Сдается мне, и помимо морской пучины есть немало способов распроститься с жизнью. Ты не скажешь, где ж мы все-таки очутились?

— Хорошо, не скажу, — равнодушно ответил Конан, даже не оборачиваясь на горца.

— Ну ладно! — медленно закипая, рявкнул Бриан. — Ты стал цепляться к словам, как Евсевий, а то и хуже! Что с того, коли я теперь сопровождаю короля? Мне и разговаривать надлежит, как в Палатах Мудрости? Да если я стану поступать гак, это же войдет в привычку!

— Ну и что? — все так же безразлично пробормотал король.

— А если это войдет у меня в привычку, любой шемитский пройдоха со своим самым завалящим товаром отобьет у меня самого нищего покупателя, потому что я не смогу ни обругать, ни переспорить его, ни очаровать покупателя, ни расхвалить свой товар, ни договориться с таможней а буду только болтать без толку! А все из-за чего? Из-за то, чтобы потешить зингарских болванов?

— Я же вот научился, — спокойно отвел убедительные — как тому казалось — доводы Бриана Конан. — И ничего. Зато теперь я могу не только командовать банда отпетых горластых головорезов вроде тебя, Майлдаф, но и вести светскую беседу с коронованным и титулованными особами к вящей славе для себя и с пользой для государства.

— Так вот, — продолжал король, произнеся эту краткую отповедь, после которой Майлдаф ненадолго умолк. — Должен сообщить тебе, Бриан, что нас занесло в такое поганое место, что все твои сиды и банши не сумеют наделать столько пакостей, даже если они соберутся все вместе, сколько может доставить пребывание здесь.

— Неужели так серьезно? — не поверил своим ушам горец.

— Увы, Бриан. — Король утвердительно кивнул. — Помнишь, я рассказывал тебе, как меня да и всех моих соплеменников любят в пуще и Ванахейме? А теперь у этих самых берегов нам предстоит бросить якорь. Как тебе это нравится?

— Вообще-то мне это не нравится, — признался Майлдаф. — Но банши, на мой взгляд, все-таки хуже.

— Возможно, — отвечал Конан.

Пенный след за кормой таял в по-прежнему отвратительно свинцовых волнах.

— Но есть еще одно безрадостное обстоятельство. На Закатном океане, я думаю, меня еще помнят, и не только на побережье. Барахас не так уж и далеко отсюда, а значит, и его пираты — тоже.

— А они что, страшнее пиктов? — изумился Майлдаф.

— Как тебе сказать, — Конан повертел туда-сюда кистью, — пикты не умеют предавать, а корсары только этим и занимаются, иначе им не прожить — работа такая.

— Ну это уж и вовсе никуда не годится, — согласился Бриан. — И что тебя понесло в этот океан? Самой большой водой, по которой я когда-либо плавал, было озеро Лохллинн. По осени на нем, конечно, было страшновато, а так пересекай себе на здоровье в кожаной лодке. Здесь же посреди лета холод, ветер, дождь, вода кругом, да еще соленая, и народ, по твоим словам, неприличный. Далось тебе это море!

— Ты еще не все здешние прелести испытал на себе, — усмехнулся король. — Вот и морской болезни у тебя нет. Но ты пойми собственную выгоду: твоя шерсть поедет в Шем, Стигию, Куш…

— Через перекупщиков из Тарантии? — запальчиво вопросил Майлдаф. — Сам я ни за что не поеду больше по морю, разве только ты сам встанешь у этого колеса. — Он махнул рукой в сторону штурвала. — И потом: Шем — еще куда ни шло.

Как бы ни были скупы шемиты, а одеялами накрываться им все-таки надо. Но зачем шерсть в Стигии, Куше и Черных Королевствах? Они ж гам ходят голые весь год, как те толстомордые черномазые, что стояли позади зингарского трона!

— Ты ошибаешься, любезный Бриан, — прозвучал за спинами спорщиков третий голос. — Стигийцы весьма ценят одежды из тонкой шерсти, и дальше на полдень за хорошие ткани платят хорошие деньги. И лишь зингарские вельможи по невежеству своему и гордыне считают людей с черной кожей сплошь дикими людоедами. А те приспособления для создания воздушных струй, облегчающих неприятное воздействие жары, называются не вениками, а опахалами.

Высокий красавец-бородач с длинными черными прямыми волосами и проницательными, взирающими на все с тонкой иронией глазами, с тонкими чертами ухоженного, но загорелого и обветренного лица присоединился к разговору. Хранитель путевых карт Аквилонского королевства Евсевий посвящал большую часть своей жизни и деятельности практической проверке подлинности вверенных ему документов на личном опыте.

Он изъездил в повозке, на корабле, на коне, осле и верблюде или прошел пешком, похоже, весь белый свет, хотя и утверждал, что это далеко не так.

Евсевий был хитер и умел заговорить насмерть любого, но не был он ни трусом, ни бессовестным интриганом.

Он происходил из той тарантийской аристократии, что долгие века поставляла королевству умных и распорядительных чиновников, судей, знающих, когда нужно чтить букву закона и когда необходимо его обойти, и великих ученых, благодаря которым Аквилония могла не беспокоиться о том, что ей неизвестно нечто, о чем уже осведомлены в Немедии.

— С тобой, Евсевий, я спорить не стану. Ты — единственный человек, которому я иной раз не знаю, что и ответить, — согласился горец, — но если меня продадут в рабство ваниры, съедят пикты, или мне вспорют живот пираты, будет уже все равно, поэтому будь оно проклято ваше великое море вместе с хвалеными зингарскими мореходами, про которых мне все уши прожужжали.

— Поостерегись, Бриан! — остановил расходившегося обитателя далекой Темры Конан. — Здесь, понятно, не разгуливают по волнам чародеи и волшебники, которые могут тебя подслушать, но шутить с морем все же не стоит.

— Того нельзя, этого нельзя! — возмутился Майлдаф. — Ну и место! Месьор Тэн И со своими бесконечными правилами не придумает столько чепухи! Евсевий, ты же умный человек, скажи, ну разве в этом есть хоть какой-нибудь смысл?

— Во-первых, больше не называй меня умным человеком, — отвечал Евсевий. — Если бы я был умным, я давно бы женился и носа не высовывал из родового замка под Тарантией или вовсе уехал бы жить во Фрогхамок, а не шлялся туда-сюда подобно последнему наемнику. Во-вторых и в-последних, на море я советую тебе слушать своего короля еще внимательнее, чем на твердой земле. В отличие от Тэн И, он знает всего одно, зато очень полезное правило: не трогай руками то, о чем не имеешь понятия. И это мудро. А я к тому добавлю: и языком не касайся того, чего не разумеешь.

— Ну уж по части языка тебе равных нет, — усмехнулся Конан. — Я и сам не очень верю во все эти приметы, но так уж заведено.

— Придется вас послушать, — сокрушенно согласился Бриан. — Но коли вы так много знаете, скажите хоть, когда рассеется этот туман. Ведь ничего не видно в двадцати локтях — хуже, чем ночью в бурю.

— Похоже, он рассеется весьма скоро, — заметил, оглядевшись, Евсевий.

— Это почему еще? — даже Конан, прекрасно знавший морские приметы, изумился. — Ты что-то особенное увидел?

— Да, мой король, — отозвался Евсевий.

Он, в отличие от короля и Майлдафа, смотрел не за корму, а на палубу.

— Из люка только что вылез месьор Тэн И, и поскольку ныне утро, я полагаю, что он решил помолиться. А солнце он чует как собака — мясо. А раз восходит солнце, туману недолго осталось жить.

Майлдаф и Конан обернулись. Действительно, у мачты стоял на коленях на своем коврике с золотой статуэткой быка и тихо молился, обратившись на восход, Тэн И. Рассеянный в густом тумане розоватый свет смешался с ватной массой и стал разливаться в ней, подбираясь все ближе. Кхитаец оказался прав. Митра не оставлял тех, кто его почитал. Светозарный бог не умел обманывать тех, кто надеялся на него.