Дань с жемчужных островов

— Благодарю тебя, Мооль, за то, что ты принял жертву и благословил нашу семью, — почтительно поклонившись, произнесла Барума, а вслед за ней повторил эти слова и Сальбо.

После этого Сакумла и Урихар поднялись на ноги, подхватили антилопу и отнесли ее в дом Барумы, где со вчерашнего дня женщины готовили свадебное угощение. Жертвенное животное должно было стать главным блюдом на пиршестве. Благословение Мооля сделало мясо почти священным. Вартулы верили, что оно продлит жизнь всем отведавшим его.

После жертвоприношения Сакумла и Урихар, взяв новые одежды Для жениха и невесты, направились к реке, где молодые должны были тщательно омыть тела друг друга. Сначала шемита смущало то, что ему приходилось смотреть на совершенно обнаженные тела Сальбо и Барумы, но это было необходимой частью ритуала — наблюдать, чтобы жених и невеста смыли с себя пыль, принадлежавшую старой, холостой, жизни.

Вернувшись в селение, Сальбо и Барума направились к дому вождя, причем Сальбо остался с Кидого, а Барума уединилась с его женой. Что там происходило, Урихар не знал, ибо они с Сакумлой пошли в дом невесты, чтобы оповестить собравшихся там гостей о скором прибытии главных действующих лиц обряда.

Они появились не скоро, но по их сияющим лицам все поняли, что Кидого согласился на их брак, и теперь они стали в глазах соплеменников мужем и женой. Едва Сальбо и Барума ступили на порог, как начался большой свадебный пир. Чего только не было на столах! Жареное и вареное мясо, печеная рыба, душистые медовые лепешки, щедро приправленные разнообразными травами, всевозможные плоды, названия многих из которых Урихар даже не знал. Но больше всего ему понравилось удивительное вино, которое вартулы делали из меда, воды и корня низкорослого дерева с тонкими серо-зелеными листьями, выращиваемого специально для приготовления напитков. Он так часто заглядывал в стоявшую перед ним кружку, что танцы, которые начались после угощения, видел весьма смутно. И напрасно, потому что это было достойное внимания зрелище.

Перед домом Барумы поставили два больших барабана, сделанных из полого дерева. Два музыканта взяли в руки дни иные палки с набалдашниками из застывшей смолы и начали медленно и очень ритмично бить по барабанам, извлекая из них низкие, гулкие звуки. Через какое-то время (к ним присоединились еще три музыканта с маленькими барабанчиками, по которым они стучали руками. Весьма своеобразную мелодию подхватили две женщины с дудочками из тростника.

Едва зазвучали дудочки, как в большой круг собрались танцоры, притоптывающие в такт мелодии и хлопающие в ладоши. В середину круга вышли двое. Один держал в руках пучок тростниковых стеблей и изредка, когда большой барабан ударял особенно громко, вскидывал руки над головой. Второй танцор присел на корточки и так же такт хлопал по земле деревяшкой, зажатой в ладони. Мелко мелко забили маленькие барабаны, и тот, кто держал в руках тростник, начал бросать стебли в сидящего на корточках, а он должен был отбивать их деревяшкой, выказывая при этом необыкновенную ловкость. Когда стебли кончились, танцоры вернулись в круг, а им на смену вышли другие. Действо повторялось и повторялось, и шемит отвел глаза, ибо неожиданно увидел людей вдвое больше, чем их было на самом деле.

Вартулы еще долго веселились. Танцы сменяли друг Друга, звучали песни, гости то и дело возвращались к еде и нитью, но Урихар уже не пировал со всеми. Он спал, положив щеку на недоеденный кусок печени жертвенной антилопы, и ему снился родной Асгалун, казавшийся немыслимо далеким и от этого еще более прекрасным.

Отшумел праздник, который длился три дня, и молодожены зажили мирно и счастливо. Урихар смотрел, какой радостью светятся глаза друга, и решил, что мелькнувшая у него мысль присмотреть невесту и обзавестись семьей не так уж плоха. Пока он предавался размышлениям, дни шли, складываясь в месяцы, а когда миновал положенный срок, Барума разрешилась очаровательной крохотной девочкой. Вот тут-то и случилось то, что заставило шемита усомниться в своем желании остаться в вартулами до конца своих дней. Он мечтал, если женится, иметь не меньше пяти детей и понял, что увиденного ему столько раз не вынести.

В тот памятный день Урихар проснулся от радостных воплей, доносившихся из дома, где жили Сальбо с Барумой. Поспешно одевшись, он побежал на крики и увидел стоявшего на пороге друга с крошечным, отчаянно орущим ребенком на руках. Сальбо протягивал свою новорожденную дочь навстречу солнцу, словно спешил показать ее всему миру.

— Мооль милостив к моему дому! — выкрикивал счастливый отец. — Наш первенец — девочка! Вартулы, ликуйте вместе со мной.

В племени вартулов, где род велся по материнской линии, рождение девочек всячески приветствовалось, а уж если первенцем оказывалась девочка, это вообще считалось знаком особого расположения богов.

Зная, что на его родине женщины после рождения ребенка какое-то время болеют, Урихар несказанно удивился, когда на пороге рядом с мужем возникла Барума. Она приветливо кивнула шемиту и быстрым шагом направилась прочь от дома.

— Барума! — воскликнул Урихар. — Куда ты?

— Как куда? — удивленно переспросила женщина, — Разве ты не знаешь, что настала пора собирать плоды? Корзины уже заготовлены, и сегодня все женщины будут заняты сбором.

— А ребенок?.. — начал было шемит, но, увидев, как высоко поползли вверх тонкие брови Барумы, махнул рукой, подумав при этом, что, наверное, никогда не изучит всех обычаев этого племени.

Повернувшись к дому, где только что стоял Сальбо, Урихар не увидел друга и решил войти внутрь и побеседовать с ним. К его великому удивлению, молодой отец лежал на широкой плетеной постели, возле которой на стоявших пирамидой подпорках висела колыбель с младенцем, и тихо постанывал.

— Сальбо, друг мой, что случилось? — всполошился Урихар, всего несколько минут назад видевший друга в минном здравии.

— Нашей девочке всего несколько часов, — слабым го-носом ответил Сальбо, — и неудивительно, что я слегка нездоров.

— Ты?! — подпрыгнул шемит. — А ты тут при чем?!

— Как это при чем? — обиделся вартул. — Я отец.

— Не знаю, как ты, — пожал плечами Урихар, — а я всегда считал, что болеть должна женщина.

— Женщине что, — простонал Сальбо, — Она родила и может приступать к нормальной жизни.

Решив больше не задавать вопросов, чтобы ответы вовсе не свели его с ума, шемит поболтал с другом о всякой всячине и поспешил откланяться. Однако дальнейшие события изумляли его все больше и больше, хотя ему когда-то казалось, что, пожив среди вартулов, он навсегда утерял способность удивляться чему бы то ни было.

Первые пять дней с рождения дочери несчастный отец не брал в рот ни крошки, а затем еще пять дней не ел, но пито пил некий странный напиток, отдаленно напоминавший пиво, неприятный, с точки зрения шемита, на вкус, хоть и достаточно питательный. По прошествии десяти дней Сальбо наконец поднялся с постели, бледный и ослабевший, словно перенес тяжелую болезнь. Ни к какой трудной работе ого и близко не подпускали, да он и не стремился к ней, что было очень странным для молодого мужчины, умевшего и любившего трудиться.

Когда малышке исполнилось сорок дней, в доме Сальбо собрались родственники и друзья. Увидев, что они делают, Урихар незаметно ущипнул себя за руку в надежде, что видит дурной сон. Гости принесли с собой крупные и необычайно острые рыбьи кости, которыми до крови исцарапали кожу молодого отца. Он мужественно переносил пытку и не проронил ни звука даже тогда, когда кровоточившие раны натерли жгучим перцем. Глаза Сальбо лишь подозрительно заблестели, а довольные родные и близкие отправились в переднюю половину дома, где их ждало обильное угощение.

После экзекуции Сальбо долго болел, но и когда наконец поправился, его мучения на этом не закончились. Еще целых полгода он даже не смотрел в сторону мяса и рыбы, опасаясь, что от этого пострадает желудок дочери или, что еще хуже, она станет похожей на животное, чье мясо он съест.