Заложники Рока

– А кто был главарем? – негромко спросила Иламна.

– Да откуда мне знать?! Кто-то, кого бы я с огромным удовольствием отправил на плаху. Ловок оказался мерзавец и изрядно хитер, нескольких отличных парней мы тогда недосчитались… Да Сет с ним. Надеюсь, кто-нибудь более удачливый все же прихватил его на горячем.

– Чем разбрасываться мрачными предсказаниями, поведали бы лучше толком, что стряслось в Пограничье, – потребовал Рейе. – Вы ведь прямиком оттуда? Сплетни вас опередили – должно быть, с ветром долетели. Но чему верить, чему нет – я пока так и не решил. Правда, что Проклятие Побежденных достигло Вольфгарда и обратило всех тамошних жителей в кровожадных чудищ?

– А что – Пограничье? – с нарочито равнодушным видом отмахнулся Конан. – Пока стоит на прежнем месте. Правда, дела там обстоят похуже, чем во времена всеобщей грызни за шатающийся трон и явления Бешеного Вожака. Хасти попробовал одолеть это треклятое Проклятие, но толку не добился. Если очнется – может, придумает что-нибудь еще. Не придумает – все, чего добился Эрхард, пойдет прахом, а Пограничье достанется тому, кто первым успеет наложить на него руку.

Церемонию попытки уничтожения или, по крайней мере, усыпления Кары Побежденных баронета Монброн видела своими глазами и даже принимала в ней посильное участие. Ритуал, однако, закончился неудачей. По словам Хасти, даже Благому Алмазу оказалось не по силам разрушить именное повеление древнего альбийского полководца.

Удивительная вещица, с помощью которой одноглазый магик пытался развеять сплетенные в незапамятные времена чары, сейчас мирно покоилась в возке, уложенная в деревянный резной ларец и закутанная в холстину. Касательно этой вещи, золотой ветви искусной работы с крохотным, нестерпимо сияющим алмазом в навершии, Айлэ тоже грызла нешуточная тревога. Законные владельцы жезла, обитатели Высокого Альвара, согласились одолжить его Хасти и девице Монброн только на четыре седмицы, две из которых уже миновали. Что произойдет, если Камень к назначенному сроку не возвратится в Древесный Чертог, девушка старалась не задумываться. Сразу вспоминались клятвы, принесенные ею и Одноглазым на этом самом жезле, клятвы, грозившие гибелью тем, кто осмелится их нарушить. А колдовская вещица теперь оказалась совершенно бесполезна, ибо нет того, кто мог бы управляться с ее могуществом.

За такими печальными воспоминаниями баронета упустила миг, когда порхающий вокруг костра разговор перекинулся на более легкомысленные темы. Кламен Эйкар рассказал какую-то забавную историю, случившуюся недавно с ним в Гайарде, что напомнило аквилонскому королю кое-что из его бурного прошлого. Айлэ вдруг обнаружила, что хихикает вместе со всеми, хотя особых поводов для веселья у нее нет – должно быть, сказывалось коварное действие выпитого хауранского муската, чьи достоинства возобладали над достоинствами шемского красного (впрочем, приступили уже и к красному). Вернулся отлучившийся мэтр Делле и гордо предъявил компании пузатую бутыль из толстого зеленого стекла, оплетенную кожаными ремешками. Рейе и Иламна переглянулись, дружно и загадочно хмыкнув, а баронете Монброн бутыль напомнила кое-что, уже виденное прежде.

– Так ведь это как будто… – начала она, догадавшись.

– Оно самое.

– Эй, но откуда?!

– Оттуда, то есть из Рунеля, – самодовольно пояснил Ариен, выковыривая упрямую пробку. – Когда его светлость велел собираться и уходить в Токлау, мы успели прихватить возок, набитый дарами от покойного Князя посланникам. Два бочонка стояли среди подарков, и еще две бутыли хранились в подвалах поместья. Да мне мои друзья и ученики в жизни не простили бы, оставь я такое сокровище на произвол судьбы! Если повезет и мы отсюда выберемся – отвезу в Тарантию и попробую выяснить, из чего изготовляют сию невиданную усладу для души.

– Но… но ведь… Ваше величество! – жалобно воззвала баронета Монброн, тщетно пытаясь собрать остатки здравого смысла. – Мы же сейчас напьемся… а если нападение… дуэргар… Они нас голыми руками возьмут! Нужно хотя бы кого-то оставить на страже…

– Опомнилась! – хохотнул варвар. – Протри глаза, девица! Мы в самом сердце чужих земель, нас всего-то дюжина, и треть из нас не ведает, с какого конца берутся за меч! Да если дуэргар задумают напасть, мы даже не успеем понять, отчего умерли, хоть бы мы и были трезвее самого святого Эпимитриуса! Но что-то мне подсказывает, что ничего с нами не сделается… во всяком случае, пока. Если уж гули знают о нашем походе, то, надеюсь, знают и то, что мы хотим спасти жизнь Хасти. А этот одноглазый кудесник для Рабиров слишком ценен. Так что вряд ли нам станут мешать на пути туда, а уж обратно как-нибудь, с именем Крома и Митры-Заступника… Где моя кружка?..

Тонкая струйка бледно-зеленого цвета с тихим бульканьем пролилась из наклоненного горлышка бутыли в подставленные кружки. Первая чаша, само собой, досталась правителю Аквилонии, и девица Айлэ (впрочем, не только она) затаила дыхание, предвкушая – что-то сейчас будет? Рабирийское зелье, пахнувшее полынью и ягодами можжевельника, отличалось весьма своеобразным резким вкусом. На иного человека оно могло подействовать как внезапный удар лошадиным копытом, мгновенно свалив с ног.

Гулявшие при тарантийском дворе сплетни не лгали: глотка у короля-варвара оказалась луженой. Однако светло-синие глаза на миг приобрели задумчивое и даже слегка отсутствующее выражение, после чего Конан уважительно протянул:

– Мда-а…

Содержимого пузатой бутыли хватило еще на полколокола…

В небе над лагерем плыл по своим загадочным делам белый лунный полумесяц, еле различимо пищали мечущиеся над травой летучие мыши. Дружественные беседы становились уже изрядно бессвязными. Эйкар в третий раз пересказывал Ариену подробности переправы через Алиману. В ответ мэтр декламировал длинные периоды из «Путешествия по Серым Равнинам», нарочно выбирая самые мрачные. Иламна опять исчезла. Рейенир да Кадена, совершенно трезвый с виду, взялся на спор с киммерийцем метать кинжалы на десяти шагах и два клинка потерял, после чего вернулся к угасающему костру и присоединился к нестройному хору из полудюжины пуантенских егерей. Тут выяснилось, что да Кадена обладает прекрасным слухом и приятным, хотя и не особенно сильным голосом. Егеря из уважения к чужому таланту немедленно примолкли, а Рейе продолжал петь.

Песни у него выходили все как на подбор грустные.

Айлэ еще долго преследовали незамысловатые строчки баллады, пропетой рабирийцем, и сухие щелчки пальцев, которыми он отмечал ритм. Баронета и на следующий день мурлыкала про себя, когда отдохнувшие кони шагали по влажной от росы траве:

В сером небе пылает темная звезда, странная звезда, глубокая звезда.

В мокром сером тумане я еду в никуда, еду в никуда, я еду в никуда.

Грудью раздвигая сырую пелену, сплошную пелену, тумана пелену, я еду и еду на великую войну, великую войну, на великую войну.

Дни протекают незаметно, как во сне, в серой пелене, в зыбкой пелене.

Я еду, размышляя о великой войне…

…Где-то в середине дня между деревьями обозначился просвет. Заблестела под солнцем далекая еще вода, жавшаяся вдоль края давно заброшенной вырубки тропа вильнула под уклон, запрыгала по камням, по руслу еле заметного ручья. Возмущенно заржала впряженная в повозку лошадь, которой предстояло спускаться по крутому склону, шелестело трепещущее мелколесье, и путешествие к озеру Синрет подошло к концу.