Спасибо моей новенькой фритюрнице за чудесный ужин (СИ)

Камеры преступников охраняли двое режущихся в кости солдат. В углу караулки мигал телевизор: показывали какой-то концерт. Увидев меня, солдаты отложили кости и с ленцой встали по стойке “смирно”. Старшим офицерам они отдавали честь гораздо проворнее.

— А правду говорят, что храмовники наложили на нас какие-то рабские узы, ваше благородие? — спросил один из них, отдавая мне ключи.

— Правда, — ответил я.

— Вот же гадищи, чтоб их темные раком драли! — с чувством выругался он. — Ну, вы там осторожнее с этими, ваше благородие, говорят, звери настоящие, отродья зла, нам даже заходить к ним нельзя, чтоб не склонили, значит.

Едва я вышел, они снова застучали костями, и один сказал другому, не особо понижая голос: “Молоденький какой офицерик, небитый”. А другой отозвался: “Ага, симпатяжка”. Извращенцы проклятые! И что означает “небитый”?!

Четверых пойманных магов разума бросили в одну камеру, связав руки и нацепив намордники — очевидно, купировали таким образом возможность колдовать. Услышав лязг двери и мои шаги, они отползли, прижимаясь к стене и слепо крутя головами в намордниках — все, кроме одного, скорчившегося клубочком чуть ли не посреди камеры. Кто-то испуганно заскулил. Я подумал, что без возможности говорить и сиять глазками, нагоняя свои мороки, они беззащитнее детей.

Скулил тот, что лежал на полу, и я склонился над ним. Он был весь в синяках и кровоподтеках (“хорошо избитый маг разума опасности не представляет”). Я перевернул его, усаживая на полу (он крупно вздрагивал под моими руками), и снял намордник. Это оказался тот самый тип, заколдовавший нас с Иргоном. Теперь выражение брезгливого любопытства исчезло с его лица, сменившись страхом и каким-то детским недоумением.

— Как все меняется, правда? — сказал я. — Теперь моя очередь спросить, что ж ты за тварь такая.

Он облизнулся и хрипло прошептал:

— Пить…

Я оглянулся и увидел в углу кувшин на цепи. Ценная вещь, особенно учитывая связанные руки и намордники. Маг разума глотал воду так жадно, как будто не пил несколько дней, а не пару часов.

— Спасибо, — сказал он, напившись, и его глаза блеснули мягким светом, а голос прозвучал так вкрадчиво… Я встряхнул его за шиворот и процедил:

— Оставь свои штучки, понял? Или мало получил?

Его личико снова исказилось страхом. Его волосы были серовато-рыжими, а глаза — просто серыми. Слишком тонкие черты лица, тонкие бледные губы — мерзкая серая моль, совсем не похожая на моего Ясси.

— Мои товарищи, — сказал он тихо, — они тоже хотят пить. Пожалуйста.

Я отпустил его и напоил его трех товарищей, заглядывая каждому под маску. Все они казались мне ужасно противными.

В двери с грохотом ударили:

— Ваше благородие, поступил приказ выводить преступников, — рявкнул солдат, не заходя в камеру.

Я встревожился — пламенным ничего не стоило приговорить тех, кого они считали виновными, к смерти. Я бы и сам отнесся равнодушно к известию о казни этих четверых, если бы только что не поил их водой и не заглядывал в глаза. Но сейчас мне подумалось — тянет ли их вина на смерть? Возможно, все, в чем они провинились, это допросы с пристрастием.

Но их не казнили — просто отправили вместе с Тэргоном в императорский дворец.

========== 108. Нимлот ==========

Лэйме чуть не свалился с кровати, пытаясь наяву сбежать от своего сна.

— Эй, что тебе привиделось? — Эйтан перехватил его поперек живота и притянул к себе.

Лэйме снился кошмар с Тэргоном в главной роли: будто тот явился к нему домой и заявил, что Лэйме давно не мылся, и в этот момент Лэйме обнаружил, что живет вовсе не дома, а на съемной квартире Тэргона, в проклятых Тьмой трущобах, и Тэргон потащил его за шиворот в ванную и принялся поливать там из душа…

— Ничего особенного, — выдавил Лэйме, тяжело дыша.

— И поэтому ты кричал “оставь меня, только не ванная”? — прошептал Эйтан ему на ухо, и Лэйме поежился.

Пламенные (как и хаоситы) были чудовищно ревнивы, но ревновали преимущественно друг к другу, как успел заметить Лэйме. Дейнар мог с абсолютным спокойствием смотреть, как Ясси обнимается с темными и целует их в щечки, но аж в лице менялся, стоило тому заговорить с пламенным. Кортэн отгонял своих мужей от Эйтана, а Эйтан бесился, когда Лэйме упоминал Тэргона. И ревновал к Дейнару. Лэйме полагал такое отношение следствием непрошибаемого высокомерия детей Бездны: они ни в ком, кроме друг друга, не видели соперников.

— Я… мне приснился… приснился Ясси, — наврал Лэйме. — Он хотел… затащить меня в ванную и… — он запнулся, а потом выпалил: — сделать клизму!

— Зачем? — поразился Эйтан.

Лэйме уткнулся ему в плечо, дрожа от стыда и возбуждения: представилось ему, будто в том чудовищном эпизоде, произошедшем давно и наяву, все так и было, и Тэргон на самом деле сделал такое.

— Сказал, для пищеварения полезно, — прошептал он.

— А ведь и верно, полезно, — Эйтан подмял его под себя и укусил за шею. — Пойдем в душ?

— Нет! — Лэйме в ужасе вцепился в подушку и вжался в перину, пытаясь скрыть возбуждение. Эйтан схватил его за бедра и потащил в ванную вместе с подушкой.

Вырвался Лэйме только час спустя. А вниз спустился уже тщательно одетый и причесанный, как и подобает офицеру, спешащему на службу.

Ясси спал на разложенном диване в гостиной. За ночь этот диван превратился в бесстыдное темное гнездо: парочка совсем юных родичей устроились у Ясси под боком, переплетясь всеми конечностями, а сверху, в живописных позах, раскинулись три черных котика. И, несмотря на непристойную ситуацию, лицо у Ясси было такое невинное и детское, что Лэйме стало мучительно стыдно за свое недавнее вранье.

Ясси проснулся и зевнул, и вслед за ним раскрыли розовые пасти все три котика, а потом и темные родичи. Глазки и у котов и у темных сияли одинаково ярко и бессмысленно, а клычки были равно белы и остры. И Ясси и темные были наряжены в золотые пижамы, украшенные черными сердцами.

— Доброе утро, — улыбнулся Лэйме. — Почему не в постели?

— И тебе доброе утро! Так лень, так лень было идти, Лэйме, не поверишь, мы так засиделись… Сейчас я тебе завтрак разогрею!

— Нет, я! — воскликнул один из родичей и, спрыгнув на пол, с низкого старта рванул на кухню. За ним, с закрытыми глазами и зевая, побежал второй родич.

— Ну, ладно, — захихикал Ясси. — Я тогда еще посмотрю сны, мне такие хорошие снились, про счастье… — он закрыл глаза и зарылся носом в котов, засыпая, — и любовь…

На службе Лэйме ждал сюрприз: запрос из шерифского управления княжества по вопросам надзора за сектами. Лэйме повертел ворсистый бланк запроса в руках — в нем одном скрывался огромный срез такой чужой и становящейся такой понятной культуры. На бывшей родине официальные бумаги были атласными, а здесь — бархатными. Там полиция была едина, делясь лишь на территориальные округи. Здесь же муниципальные управления постоянно боролись за юрисдикцию с шерифскими, стоящими с ними на одном уровне, но отвечающими за сельскую местность, не попадающую под муниципальную ответственность. И все вместе они боролись как с более высоким уровнем княжеской гвардии, так с самым высшим — службой имперской безопасности. На бывшей родине сектантами никогда отдельно не занимались, а тут им уделяли внимание на всех уровнях: знаменитая склонность темных к тайнам, интригам, заговорам и истерикам давала такие причудливые плоды как раз в этой области, что нарочно не придумаешь. Чего только стоил темный пантеон, насчитывающий несколько тысяч активных богов и несчетные сонмы вспомогательных.

Так или иначе, но к запросу из шерифского управления Лэйме отнесся с должным вниманием: зарегистрировал и отдал в канцелярию своего управления, тут же забыв. Муниципальные полицейские бегали по указке шерифских только в следующих двух случаях: или по прямому приказу начальства или в качестве личной услуги родичам или друзьям. Ни то, ни другое Лэйме не связывало, а ежедневные дела непрерывно взывали.

Но после обеда его вызвал начальник и немного смущенно приказал заняться “этими деревенскими проблемами, их шериф звонил”.