Житие, в стреляющей глуши - страшное нечто... (СИ)

Ставински заварил себе крепкий кофе и немедленно вызвал офицера для особых поручений – обер-лейтенанта Пауля Гешке:

-Доставьте мне немедленно личное дело агента «Антиквар». Безо всяких проволочек! Кроме этого, с этой минуты – установить за ним круглосуточное наблюдение. Каждый его шаг – мне на стол… Да, чуть не забыл! Попытайтесь установить мальчишку, что контактировал с объектом на паперти собора. Я понимаю, что по фото сложно будет установить – ничего, постарайтесь…

Через час он уже вышагивал по ковровой дорожке приёмной начальника Абвергруппы и делал доклад по текущим сводкам. Они впечатляли, особенно, если учесть осведомлённость СД и ГФП о «кротах» Абвера в числе своей агентуры. Тем не менее начальник Абвергруппы, моложавый брюнет средних лет, в чине оберст-лейтенанта, с ленточкой Железного креста 2-й степени, с нагрудными знаками «Меткий стрелок» и «За храбрость в ближнем бою» выразил явное неодобрение – зачем агенту «Стекло» пришлось травмировать шею? Можно было ограничиться его арестом или даже не вводить в игру? Эти претензии он предъявил уже сидящему в мягком замшевом кресле капитану Ставински. Это ничуть не поколебало самолюбие последнего. Тем более, он знал о том осторожном зондаже, который проводил герр подполковник относительно неучастия Германии в дальнейшей войне на два фронта и делал из этого соответствующие выводы. К вопросу «где сейчас находится объект?» у него давно была заготовлена легенда – получил указание из Центра и отправился в служебную поездку по Орловской области…

ГЛАВА ВТОРАЯ. КАКОВ ПОП, ТАКОВ И ПРИХОД.

…Васька с первыми же лучами солнца достиг условленного места (отмахал почти 5 км по ручью, чтобы сбить возможных собак по следу). Он вышел на окраину Алёшино когда солнце уже поглотило верхушки сосен и ударило по зеркальной россыпи на траве и листьях. Роса мгновенно заиграла золотисто-оранжевыми бликами. На какое-то мгновение показалось – вокруг вспыхнул пожар без дыма и огня! Цвигун даже упал плашмя. Но затем, оправившись от шока, немедленно встал.

До окраины было метров четыреста «с гаком». Впереди был неглубокий овраг, а справа – тянулись огороды и изгороди из жердей. За ними густо росли яблоневые, сливовые и грушевые деревья, за которыми выглядывали избы с высокими трубами и резными наличниками на крышах. Покрикивали петухи и полаивали собаки, мычала и блеяла другая скотина, уцелевшая несмотря ни на что за две военные зимы.

Васька короткими перебежками и по-пластунски достиг огродов. Затем он прижался к колодезному срубу возле хаты с резными наличниками на ставнях, в виде голубых петушков. Сперва этого его удивило, затем даже покоробило. Но затем он рассудил: в деревнях на отшибе жили люди, которые любовью, так называемого общества, не пользовались. Либо это был жуткий пропойца, либо вор или дебошир, которому всем миром присудили жить отдельно. Не то – бока намнут, а то ещё лучше – вилы в бок… Шли времена – царскую власть  и сельскую общину сменила Советская власть со своими колхозами и совхозами. А традиции так и оставались…

Но Ваську эти традиции сейчас мало заботили. Он прополз огородами (благо, что собак было мало – постреляли немцы) к третьему по счёту дому слева, в начале улицы. В нём жил здешний поп, отец Дмитрий. И этот дом был единственный, где во дворе из крепко сбитой будки оглушительно забрехал кобель. Звеня цепью, которая тянулась на два с лишним метра, здоровенный пегий пес с белыми подпалинами на боку и морде брехал в Васькину сторону с явным неудовольствием. Пришлось одним махом перемахнуть через заборчик и – вот уже, крыльцо…

-Эй, кто там в такую, рань шалит? – послышался недовольный женский оклик. – Батюшке грех к заутренней мешать готовиться. Грех, говорю – иди отсель…

-Я от отца Зосимы, - отчётливо произнёс Васька, как будто ударили колокола, а он стоял под ними. – Низкий поклон, благословение испросить можно? Путь мой неблизкий, дальний…

-Прости Господи, не признала – да, конечно…

Тюль за резными наличниками тут же приподнялся, очертив на мгновение круглое милое лицо и растрёпанную косу, едва уложенную поверх головы. Брякнуло в сенцах ведёрко, звякнула щеколда – дверь отворилась.

-Иди-ка сюда, мил человек, - сказал сам отец Дмитрий. – Гостем будешь. А благословенье тебе дам, когда откушаешь хлеб-соль да чаю вместе со мной попьёшь.

Васька с натуральным поклоном (неизвестно как вышло!) вошёл через сенцы в просторную хату. Увидев в красном углу икону Христа Спасителя, хотел было осенить себя крёстным знамением. Его остановил жестом отец Дмитрий:

-Не следует, если машинально – не от сердца идёт, сын мой.

-У меня от сердца, батюшка, - Васька решительно перекрестился.

-Что ж, с богом, да будет так…

Сам отец Дмитрий был огромного телосложения и высок росту, с большой окладистой бородой в которую уже вплелись упрямые ниточки седины. Седина была и на висках, но кудри от этого казались ещё пышней. Серые большие глаза смотрели строго и пытливо, а внутри горели весёлые искорки. Казалось, они говорили: «Я тя, озорника, щас как словлю!» был он одет в строгую домотканую серую рясу с большим крестом на груди, рукава которой были тем не менее из атласа и немного лоснились. На столе, застланном шитой скатертью, в рисунке которой угадывались чудные птицы Гамаюн с девичьими лицами, высился кувшин с молоком, прикрытый марлечкой. Там же стояли крынка со сметаной и со сливками. Кроме этого  здесь же поражали воображения фарфоровые вазы  с яблоками и с вишней, что были явно городского происхождения.

Хозяйка, накинув платок, мгновенно водрузила на стол кочергой горшок с картошкой, а затем же  - извлекла из печи пышущий жаром золотистый каравай.  Детвора, в виде трёх мальчишек мал, и мала и и одной девочки, что была меньше всех, быстро заняла места за столом и тут же начала креститься, творя молитву.

-…Ангел-Хранитель за трапезой незримо предстоит!  - произнёс отец Дмитрий нараспев и, осенив всех крестом, показал Ваське на скамью возле себя и детей: - Сидите, дети, смирно, дядю не бойтесь. Человек он смирный и крест на себе носит…

-Незримо предстоит! – хором вторили ему дети и жена-матушка.

Васька вслед за всеми это повторил и перекрестился старательно. За столом он пытался не набивать рот картошкой с топлёным маслом, но это не всегда выходило. Тогда он старался жевать медленней всех.

После еды, когда матушка с детьми отправились к заутренней, которую ему и предстояло служить, отец Василий предложил ему следующее: