Житие, в стреляющей глуши - страшное нечто... (СИ)

-Мил человек, останешься у меня, в хате. Но смотри – не балуй! Это я так говорю, шутейно, а не для острастки. Не надо ничего ворошить и переставлять. Особенно иконы и книги. Видал, у меня их сколько…  В доме священнослужителя ничего не трогать, это понятно?

-Да что мы – убогие какие, - пожал плечами Василий. – Признаюсь на духу – было и не только по малолетству…  Так токмо на пропитание. Но то даже так – шалости, прости Господи. В чём теперь глубоко раскаиваюсь и о чём сожалею…

-И впредь, сын мой, не паясничай… дорогой товарищ, - батюшка слегка провёл своим кулачищем по бороде: - Не погляжу, что ты чекист или кто там ещё – так про меж глаз засвечу… Понял? Ты веришь  в своё и в себя, а я – в своего Бога. Над твоим разве смеюся? То-то…

-Извините, батюшка, - попытался оправдаться Василий. – Не повторится больше. В диковину немного. Никогда до этого со священником не общался. Насчёт коммуниста, так – беспартийный я. А вот насчёт другого – что-то близко…

-Сын мой, – немного посуровел отец Дмитрий, но тут же помягчал:  - Надо осмыслять Промысел Божий и видеть его во всём. Только тогда обретут душевный покой живущие в мире.

-Немного мудрено говорите, батюшка, - пожал Васька плечами. – Только вот понять не могу. Фашисты что – тоже промысел Божий? А Гитлер?..

-Об этом поговорим позднее, - сказал отец Дмитрий, одевая шляпу. – Мне на службу надобно спешить, - он перекрестился на красный угол и перекрестил Ваську: - Никуда носа ни казать, без моего на то дозволения. Кто придёт – сидеть тихо, как мышь. Я тебя запру… Не то…

-Не то… - Васька понимающе посмотрел на него, но с лёгкой укоризной.

-Не то меня и всю мою семью… - потемнел в лице отец Дмитрий, да так, что совестно дальше было думать…

Оставшись один, Васька незамедлительно прокрутил многие комбинации, которые сплёл не так давно в голове. Пролистал книги из личной библиотеки отца Дмитрия, в незатейливых, крепко срубленных шкафах со стеклянными дверцами и жестяными бирками «Артель. В.Артамоновъ, 1910 годъ». Среди книг ему попались «Жизнеописания»  Плутарха, «Трактат» Платона, книги Софокла и  Аристотеля, Жития Сергия Радонежского и Серафима Саровского , полное собрание сочинений Льва Толстого и Достоевского, «История государства Российского» Карамзина и многое другое. В числе этого другого – сочинения Маркса, Энгельса и Ленина. Особняком стояла «История ВКП (б)» под редакцией И.В.Сталина.

«Ну зачем ему это знать – Маркса и Сталина с Лениным??? – спрашивал себя Васька. – Поп… Ему псалмы петь да Библию знать. Бога чтить, само собой. Видимо простор душе ищет, раз хочет знать ещё больше. Стесняет в чём-то вера его. Вообще вера во что бы то ни было наверняка стесняет, а со временем мешает, если верить упёрто и бояться перемен. А настоящая вера сама меняется и увлекает за собой прихожан. Тех, кто наотрез отказывается меняться – отсекает безжалостно. Кому такие нужны? Будут Богу молиться – лоб расшибут, а как за делом станет – прыг в кусты…»

Его размышления прервал дребезжащий звук стекла. Кто-то стучал в окно. Васька вздоргнул и остался на месте – с раскрытой Библией в руке…  Мысленно сосчитал до десяти. В голове вертелось «не убий», «не прелюбодействуй», «возлюби ближнего своего как самого себя».

-А, ну нет его, отца Дмитрия, - раздался сиплый басок.- Ну службе он видать. Пойдём в церкву, Захар.

-Не Захар – господин старший полицай! – перебил его более зрелый мужской голос. – Учить тебя и учить, колдоёбина неотёсанная. Ка-а-к, звездану сейчас по затылку – к забубённой матери…

Раздался звонкий удар. У Васьки в носу и в горле перехватило. На мгновение он перестал дышать, только вслушивался в учащённый бой своего сердца.

-Виноватый, господин старший полицай. Больше не повторится, - промямлил сиплый.

-Знамо, что виноватый. А только что б больше на людях промеж нас с тобой меня по имени не кликал! Не при Советах небось…

Васька слушал шум удаляющихся шагов. Он представил, о чём бы они говорили с отцом Дмитрием. Затем окончательно успокоился, забрался на печь, где под лоскутным одеялом мурлыкал целый ворох котят. Одного из них, дымчатого с полосатым хвостиком он приласкал. Котёнок позволил ему потрепать себя за холку. Затем – лёг на спинку и показал свой пушистый животик. Погладив мягкое пушистое брюшко и насладившись мурканьем, Васька спрягнул с печки и скоро уже был на чердаке. Там громоздились ящики и плетёные корзины; в соломе дозревали фрукты и вызревали овощи. Среди них поражали воображениеспелые яблоки двух сортов, румяные и золотисто-зелёные. Похоже, что отец Дмитрий не на шутку увлекался скрещиванием разных сортов плодовых деревьев и был страстный садовод-любитель. Это располагало к глубокому общению, тем более, что по инструкции оперативной работы он обязан был делать это. Отталкиваясь от мелочей, сходных моментов -  симпатий и антипатий.

…Он вглядывался в сельский пейзаж. Несколько раз проваливался в лёгкий, тревожащий душу, но приятный сон. Своим воображением он вызывал образ Люды, которая осталась там – в замёрзших руинах Сталинграда, где громоздились горы заледеневших трупов и техники, остановилось Время.

-Что, сын мой, печалишься? – услышал он внезапно над ухом голос священника. –Печалишься поди?

Оглянувшись, он увидал отца Дмитрия, стоявшего по грудь в проёме чердака, и мысленно пожурил себя за сон.  Затем словно нехотя расправил мышцы, медленно привстал на руки и лёгким движением водрузил себя на ноги. Стопы тот час же пронзили миллиард тонких игл – приятное колющее тепло тут же разбежалось по телу…

-Да где там печалиться, батюшка. Вот, думаю о том, с чем пришёл к тебе.  А ты как-то не торопишься…

-А мне зачем торопиться? Жизнь как песок речной, струится тихо и неспешно. И дело, ради которого живём, которому служим – защита Отечества, тоже торопления не терпит. Время разбрасывать камни и время их собирать, сказал мудрый царь Соломон. Хоть и еврей, но мудрый был, прости Господи, - отец Дмитрий осенил себя продолжительным крестом. – Спускайся-ка вниз. Чаю попьём с ватрушками, поговорим о нашем деле.

Васька весьма охотно проделал обратный путь по крепко сбитой лестнице, предварительно отряхнцв свой синий, заношенный костюм от соломы, паутины и пыли.

-А жена… - начал было он, прислушавшись – было необычайно тихо…