Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ)

– Гордость не ослепит страждующего, – пояснил Кристофер, предлагая своё решение, – и Тёмный не возьмёт над ним верх.

Желающих взять пятый круг поубавилось: не всякий заплатил бы такую цену. Зато колдунов четвёртого круга гильдии Оша и Унтерхолда воспитывали быстро, как в легионе, готовя будущих боевых магов к трудной стезе служения народу.

Проблем оставалось много: строительство новых пограничных крепостей, наведение порядка в столице и провинциях, объединение и без того братских, но отчего-то отдалившихся народов…

Но моя задача малая. Создавать крылатые отряды да следить, чтоб никто из альдов не пробрался через восточную границу незамеченным. Великий Дух свидетель – у меня не проберутся.

– Вниз, друг, – потрепал я Эйра по жёсткой шее.

Ящер рыкнул, снижаясь, и перед глазами возник застывший в предрассветной дрёме прекрасный Ло-Хельм. Не северная деревушка на отшибе Мира – почти пограничный форпост! С двумя деревянными вышками – с востока и запада – освещёнными сигнальными кострами; длинным утеплённым бараком для отряда вверенных мне легионеров; огромным, размером почти с остальной город, загоном для крылатых ящеров, с крепким забором и ночными факелами для таких поздних наездников, как я; несколькими улицами, оживлёнными в светлое время суток, и дорогими сердцу домами на окраине. Именно таким я видел Ло-Хельм, когда носил в себе сердце воздуха – вот только не ожидал, что руку к этому приложу я сам.

Я снизился, почти пикируя в сторону загона: Эйр отдыхал с собратьями. Ко мне подбежал постовой, принял кожаные удила.

– Всё спокойно? – поинтересовался я, бегло оглядывая длинные ряды бараков и загонов.

– Так точно! – откликнулся тот, вытягиваясь по струнке. С удилами в руке получалось не очень-то ловко, так что мучить парня дальнейшими расспросами я не стал.

– Отдохни, – посоветовал я Эйру, почесав его под внушительной челюстью.

Ящеру понравилось; он заурчал, зашипел, встряхивая клыкастой мордой, и с явной неохотой направился в загон. Я расправил имперский плащ с алой полосой, подвёрнутый для полёта, миновал постовых у ворот – те почтительно склонили головы перед иммуном – неспешно вышел на главную улицу и побрёл, разминая затёкшие ноги, хорошо знакомой дорогой. Ло-Хельм уже просыпался: пыхтела труба в харчевне у Хаттона, горел свет в окнах у Шера и Торка, а у Фрола уже тяжело гудели кузнечные меха.

– Срочный заказ, – поприветствовал он, как только я поравнялся со входом. – Думал помощников с утра дождаться – да вот плюнул и сам…

Я остановился, чтобы понаблюдать за работой друга: дела у Фрола, как и остальных ло-хельмцев, пошли в гору. Ещё бы: постоянный отряд легиона, отведенный мне для ловли и воспитания ящеров, частые визиты бойцов из северной башни, торговые караваны, зачастившие в новый городок – Ло-Хельм наконец нанесли на карту – все эти перемены разбудили сонный народ родной деревушки. Понадобились новые руки, появились новые лица, выросли новые дома.

С обязанностями старосты без помощи Фрола я теперь ни за что бы не справился. Лишить меня должности и передать бразды правления кому-то ещё верные горожане отказались наотрез, но, положа руку на сердце, я взвалил все дела на плечи друга, являясь лишь на общие собрания, раздавая ценные советы и участвуя в судьбе Ло-Хельма настолько, насколько позволяла собственная суматошная жизнь.

– Пойду, – чувствуя, как жар кузницы заставляет всё чаще опускать уставшие веки, попрощался я.

Фрол только кивнул в ответ, не отрываясь от работы: друг, как и я, слов попусту не тратил. Может, зайдёт вечером, если появится минута – он в моём доме всегда желанный гость.

У окраины я остановился, окидывая открывшийся с пригорка вид беглым взглядом. За моим домом выросло ещё два: Назар и Никанор твёрдо решили не оставлять старого отца одного. Оба женились в прошлом году – весёлой выдалась минувшая весна. А уж невестки у меня – всему Ло-Хельму на зависть! И, конечно, пересудов с такими дочерями не оберёшься. Если случится мне пройтись знакомыми улицами, то непременно услышу горестно-ехидное:

– Лия-то ваша, почтенный Сибранд – ну словно картинка! Сегодня к Торку в лавку зашла – заезжие легионеры едва шеи не свернули… Уж вы бы намекнули… Негоже замужней женщине в праздничных уборах ходить… да в отсутствие мужа, доблестно стерегущего северную крепость от нелюдей…

Я слушал молча. Возразишь – сожрут с потрохами: уж я наш народ знаю. Нрава же более кроткого, чем у Лии, я среди наших девиц не встречал – добрая жена досталась Никанору! Стонгардских кровей, из честной рантанской семьи, местного духовника дочь, воспитана в вере и благочестии… Разве то, что красивая, такой уж тяжкий грех? А шеи заезжим легионерам я и сам сверну, чтобы на чужих жён не заглядывались.

Со второй невесткой повезло меньше: Дария оказалась острой на язык и бойкого нрава. Смуглая, юркая, с шальными глазами-ягодами, она за год жизни в Ло-Хельме так и не переняла наш говор, предпочитая родной сикирийский диалект. Полностью её только я понимал, остальные догадывались о смысле, исходя из говорящей мимики и выразительных жестов. С ней уже давно никто не связывался: отпор младшая невестка давала так, что второй раз обидчик и глянуть на неё не решался.

Поначалу я от такой шельмоватой родни пришёл в тихий ужас, но ради счастья сына смолчал. Назар, впрочем, моё молчание расценил правильно, потому что как-то заговорил со мной, будто извиняясь:

– Дария – она хорошая…

Никанор неопределённо пожимал плечами, вроде как соглашаясь с братом. Первенец мне рассказал, что с будущей родственницей познакомились, когда служили в Оше: бойкая девица продавала сладости на местном рынке.

– У Назара не было шансов, – добавлял Никанор, вспоминая первую встречу.

Дария тотчас положила глаз на рослого и ладного легионера, и ещё до конца службы случилось так, что оба повенчались в храме Великого Духа.

– Братишка даже понять ничего не успел, – со вздохом завершал печальный рассказ Никанор. – Ты же его знаешь: наивный, всё на веру принимает. Но у неё такая родня, отец… я бы от них тоже сбежал хоть на край света. Да и в конце концов, Назар её любит…

Молодые невестки остались теперь на моё попечение: первенцы служили в северной крепости, почти не появляясь дома. И, надо признать, за это время я крепко привязался к дочерям – особенно, на удивление, к прямой, открытой и по-своему внимательной Дарии.

– Чой-то, тато, у вас неубрано так, – без обиняков заявляла мне младшая невестка, появляясь на пороге. – Дайте я вам уберусь, что ли, а то от людей стыдно.

И действительно споро заметала, чистила, готовила, не дожидаясь ни согласия, ни благодарности.

Олан к ней тоже привязался. Младший радостно бросался к девушке, как только та входила в дом, помогал снять шубу и смотрел преданными глазами, не роняя ни слова. В свои четырнадцать зим Олан по-прежнему говорил отрывисто и нескладно, зато с удовольствием занимался со свитками, старательно выводил кривые символы стонгардского и бруттского алфавитов, и по вечерам то и дело теребил меня, заставляя читать вслух давно изученные до последней буквы книги. Худой да жилистый, как в своё время Илиан, младший сын по-прежнему оставался красивым: светлое лицо с внимательными голубыми глазами, платиновые волосы, так и не потемневшие с годами, пронзительный пытливый взгляд. Конечно, в компании сверстников Олану делать было нечего: юноши его возраста уже готовились или к вступлению в ряды легиона, или к освоению семейного ремесла.

Я не знал, какое будущее ждёт моего младшего сына. Отцовское сердце сжималось каждый раз, когда я видел его ровесников, но я тут же одёргивал себя: если бы не помощь магов, было бы намного хуже. Не слишком чувствительный по природе, я почти насильно воспитывал в себе благодарность, взращивал, как хрупкое растение, прекрасно понимая: я уже получил своё утешение. Великий Дух милостив: он облегчил мне ношу. Но кто сказал, что по жизни идут непременно налегке?

Дядя Луций, тренируя меня, всегда заботливо интересовался: тяжело тебе? И тут же ласково советовал: возьми ещё мешок! Тогда поймёшь, что способен выдержать намного больше, чем думал прежде. Ты сильный, Сибранд, помни об этом…