Вино Асканты

. Он с усилием втянул в себя воздух, закашлялся, попытался открыть глаза, но не смог. Веки были тяжелыми; казалось, что на них лежат холодные камни. Во тьме плавали дрожащие красноватые пятна. Напрягшись, он все-таки сумел сделать глоток – и наконец исчез ком в горле, и стало чуть легче дышать. Из внешнего мира просочились далекие звуки.

– Гронгард, милый, очнись!.. Очнись, милый!..

Медленно, осторожно он начал копить силы, стараясь выбраться из пропасти забытья. Мысленно застонав от напряжения, разомкнул ресницы и тут же зажмурился от света.

– Гронгард, милый, я здесь… Я с тобой, Гронгард…

Он почувствовал, как легла на лоб нежная ладонь, стиснул зубы и опять попробовал открыть глаза. Отступала, отступала, смыкалась краями бесцветная пропасть забытья. Все плыло, кружилось, все казалось переплетением нечетких теней, постепенно обретающих знакомые очертания. Ветви с мелкими зазубренными листьями в вышине… Лицо Рении, склонившейся над ним… Дорогое осунувшееся лицо с встревоженными глазами…

Он с усилием приподнялся на локтях, потянулся к ней, не узнавая свое ослабевшее, непослушное тело. Давным-давно, в детстве, так же беспомощно лежал он после того, как, забравшись вместе с соседскими мальчишками в заросли чернолистника, провалился в липкую жижу – и так же встревоженно склонялась над ним мама.

– Ре… ния… Что… со мной?

Девушка заткнула пробкой флягу с цветочным вином, обняла его за шею, потянула на себя, помогая сесть.

– Не знаю, милый. Я вернулась… а ты лежишь здесь. – Глаза Рении наполнились слезами. – Я боялась, что ты умер…

Грон упирался рукой в землю, досадливо морщась от головокружения. Неужели он чем-то отравился? Или это виновато жаркое солнце? Не может быть, он ведь ел только обычную пищу из своих дорожных припасов, а солнце не могло с ним справиться даже в пустыне. Но куда девались Вальнур и Колдун, почему оставили его?

Жаркое солнце… Только сейчас он обратил внимание на то, что солнце едва начинало выползать из-за холма, а значит, было утро. Утро, а не день… Выходит, он провел в забытье и вчерашний день, и вечер, и ночь?

– Рения, со мной что-то случилось… Не помню, почему…

Головокружение почти исчезло, и он медленно осмотрелся. Все было, как и прежде: россыпь деревьев, остатки погребального костра, могильный холмик. Тонкая линия стрелы, вонзившейся в ствол над головой… и свисающая с оперения голубая повязка. Та самая повязка, которую он снял оттуда… Он прекрасно помнил, что снял ее оттуда!

Грон перевел взгляд на сосуд, стоящий под деревом, – и волна холода обрушилась на сердце.

– Рения… Это ты повесила мою повязку?

– Нет.

Еще не в силах поверить в ужасную правду, но уже зная ужасную правду, вольный боец все-таки спросил:

– Ты не видела Вальнура и Колдуна? Где они?

Глаза девушки расширились. Она обеспокоенно провела ладонью по лбу Грона.

– Что с тобой, милый? Ты ничего не помнишь? Не помнишь, как на нас напали, как убили Ала? Ты поехал искать Вальнура, а я осталась.

– А дальше? Что