Шардик

— Нет, сайет. Я же сказал…

— Я помню, что ты сказал. Еще раз спрашиваю тебя: ты точно туда не спускался?

Кельдерек уставился на нее, недоуменно хмурясь, потом кивнул:

— Да, сайет.

— Так вот, даже тогда он должен сойти в Избоину добровольно. А стоит человеку ступить туда хоть ногой, ему уже ничто не поможет. Священный долг обязывает уртцев убить его и сбросить тело в недра Избоины. Иные из погибших там были особами знатными и влиятельными, но все до единого были повинны в каком-нибудь злодеянии, гнусность и жестокость которого ужасает всех, кто о нем узнаёт. Ты наверняка слышал о Гипсасе, ведь он родом с Ортельги.

Кельдерек закрыл глаза и постучал кулаком по колену:

— Да, но лучше бы не слышал.

— Тебе известно, что он погиб в Избоине? Гипсас намеревался скрыться в Бекле или в Палтеше, но пришел в Урту.

— Я не знал. По слухам, он сгинул без вести.

— Очень немногие знают то, что я тебе рассказала, — в основном жрицы и правители. Был такой король Манваризон Терекенальтский, дед короля Карната Длинного. Он сжег заживо жену своего покойного брата вместе с маленьким сыном, своим племянником, законным королем, чью жизнь и престол он поклялся защищать. Пять лет спустя, находясь на Бекланской равнине со своей армией, Манваризон с несколькими сопровождающими прибыл в Урту с целью, как он считал, разведать тамошние земли на предмет дальнейшего захвата. Внезапно он с дикими воплями ринулся к Избоине и скрылся в ней, спасаясь бегством от безобидного малолетнего подпаска, гнавшего овец, — а возможно, от какого-то другого маленького мальчика, незримого для остальных. Все видели, как он выхватил меч на бегу, но тотчас бросил на землю. Несомненно, оружие и по сей день лежит там, поскольку вещи, принадлежавшие жертвам, уртцы никогда не забирают, не закапывают и не уничтожают.

— Вы говорите, что всякий, кто сходит в Избоины, обречен на смерть?

— Да, стоит только ступить туда ногой — смерть неминуема. Иногда, правда, дается отсрочка, но таких случаев — по пальцам счесть. Раз в сто лет, если не реже, жертва возвращается из Избоины живой — такого человека уртцы не трогают, так как это означает, что бог очистил его от греха и замышляет использовать его смерть для какой-нибудь собственной священной и таинственной цели. В давние времена одна девушка бежала со своим возлюбленным через Бекланскую равнину. Два ее брата — люди жестокие и бессердечные — гнались за ними с намерением убить обоих, и она видела, что возлюбленный охвачен страхом. Исполненная решимости спасти своего милого, девушка незаметно ускользнула среди ночи, разыскала спящих братьев и ради него ослепила обоих во сне, не посмев убить. Спустя время — не знаю, какое именно, — она одна пришла в Урту, где была пронзена мечом и сброшена в Избоину. Однако ночью она выбралась оттуда живая, хотя и смертельно раненная. Уртцы отпустили ее, и вскоре она умерла родами, произведя на свет младенца мужеского пола. Мальчик этот впоследствии стал героем У-Депариотом, освободителем Йельды и первым саркидским баном.

— Значит, Эллерот знает все, что вы рассказали мне?

— И даже больше — ведь уртские жрецы с того дня и поныне свято почитают дом Саркидов. Конечно же, они сообщили Эллероту о том, что приключилось в Урте с владыкой Шардиком и тобой.

— Но как так вышло, что в Бекле мне никто ни разу и словом не упомянул про Уртские избоины? Ведь я держал уйму платных осведомителей, доносивших мне практически обо всем.

— Из них мало кто знал про Избоины. А кто знал, никогда бы не рассказал тебе.

— Но вы же рассказали!

Тугинда вновь расплакалась.

— Теперь я верю, что Эллерот говорил правду. Теперь понятно, почему его люди не тронули владыку Шардика и почему он пощадил твою жизнь. Судя по всему, Эллероту не сказали, что сам ты в Избоину не спускался. Разумеется, он потребовал отпустить тебя с миром: ведь если владыка Шардик и ты, как он думал, вышли из Избоины живыми, ни того ни другого нельзя трогать под страхом совершить святотатство. Смерть Шардика предопределена богом, нет никаких сомнений… никаких сомнений! — Тугинда казалась совершенно обессиленной горем.

Кельдерек взял ее за руку:

— Но, сайет, владыка Шардик не сделал ничего дурного.

Она подняла голову и несколько мгновений неподвижно смотрела вдаль, поверх угрюмых лесов.

— Шардик не сделал ничего дурного. — Тугинда повернулась и в упор взглянула на Кельдерека. — Шардик — нет, Шардик не сделал ничего дурного!

42. Дорога в Зерай

Кельдерек не знал, куда ведет тропа, не понимал даже, ведет ли она по-прежнему на восток, ибо теперь они с тугиндой шли сумрачным лесом, под плотным пологом ветвей. Несколько раз у него возникало искушение вообще свернуть с еле заметной тропки, спуститься по склону, найти ручей и просто следовать вдоль него — старый охотничий прием, позволяющий рано или поздно выйти к какому-нибудь жилищу или деревне, хотя порой с превеликими трудностями. Однако тугинде, видел он, такое испытание не по силам. С момента, как они продолжили путь, женщина почти не говорила и шагала — во всяком случае, так казалось — с подавленным видом человека, идущего туда, куда идти совсем не хочется. Никогда еще Кельдерек не видел ее такой подавленной. Даже памятной ночью на Гельтском тракте, вспомнил он, тугинда со связанными за спиной руками ступала твердо и размеренно, словно нисколько не обескураженная своим позорным арестом. Тогда она всецело положилась на бога, подумал Кельдерек. Она знала, что бог может позволить себе подождать, а значит, и она может. Еще прежде, чем он заключил Шардика в клетку ценой жизни Ранзеи, тугинда знала наверное, что в свое время по зову свыше она вновь последует за Силой Божьей. И время это настало, когда Шардик вернул себе свободу, отнятую у него Кельдереком. Чего она не предвидела, так это Урту — страшное место, уготованное для кровожадного ортельгийского бога-зверя, во имя которого творились…

Не в силах долее выносить эти мучительные мысли, Кельдерек резко вскинул голову, ударил себя по лбу кулаком и яростно хлестнул палкой по кустам. Тугинда словно не заметила внезапной вспышки неистовства и продолжала медленно шагать вперед, уперев взор в землю.

— В Бекле мне часто казалось, — нарушил молчание Кельдерек, — что владыка Шардик вот-вот откроет мне какую-то великую тайну — тайну, постигнув которую люди наконец узнают, для чего живут на земле, как защитить свое будущее и оградить себя от всякой опасности. Тогда мы выйдем из тьмы невежества и станем истинными слугами божьими, ясно понимающими, для какой жизни он предназначил нас. Но я так и не получил откровения, как ни старался.

— Дверь была заперта, — бесстрастно обронила тугинда.

— Я-то ее и запер, — горестно вздохнул Кельдерек и вновь погрузился в молчание.

Ближе к вечеру они наконец вышли из леса и приблизились к убогому поселению из трех-четырех хижин, расположенному близ ручья. Двое мужиков, не понявших ни слова из сказанного Кельдереком и угрюмо разговаривавших между собой на незнакомом наречии, которое он слышал впервые, обыскали его с головы до ног, но не нашли чего взять. Они хотели обыскать и тугинду, но Кельдерек схватил одного из них за плечо и отшвырнул в сторону. Мужики, очевидно, рассудили, что ради призрачного шанса на поживу лезть в драку не стоит, ибо отступили назад, разразившись бранью, и знаками велели убираться вон. Однако не успели они с тугиндой отойти на расстояние брошенного камня, как их бегом нагнала оборванная костлявая старуха, протянула ломтик черствого хлеба и, обнажив в улыбке черные зубы, показала рукой в сторону хижин. Тугинда ответно улыбнулась, без тени страха принимая приглашение, и Кельдерек, безучастный к своей судьбе, не стал возражать. Сердито ворча на двух мужиков, стоявших поодаль, старуха усадила гостей на лавку у хижины и принесла каждому по миске жидкой похлебки с какими-то безвкусными серыми кореньями, распадавшимися во рту на волокнистые клочья. Подошли еще две женщины и несколько рахитичных ребятишек со вздутыми животами — они молча глазели на пришлецов, слишком слабые, чтобы шуметь и возиться, как положено детям. После еды тугинда серьезно поблагодарила женщин по-ортельгийски и поцеловала каждой грязную руку. Кельдерек, как и накануне вечером, сидел в глубоком раздумье, смутно сознавая, что дети учат тугинду какой-то игре в камешки. Пару раз она рассмеялась, и малыши тоже залились смехом, а вскоре один из хмурых мужиков приблизился к нему и протянул глиняную чашу со слабым кислым вином, из которой предварительно отхлебнул сам, показывая, что напиток не опасен. Кельдерек выпил за здоровье хозяина, потом стал смотреть, как восходит луна, а позже по приглашению проследовал в одну из хижин и улегся спать на земляном полу.