Выкорчеванная (ЛП)

Некоторое время мы лежали на спине, уставившись вверх, не в силах вздохнуть от удара. Серый камень хмуро смотрел на нас сверху, словно старик с громадным носом и лохматыми бровями. Даже избитая и исцарапанная я инстинктивно почувствовала огромное облегчение, словно на мгновение я очутилась в безопасности. Гнев Чащи сюда не проникал. Туман подпитывался постоянным потоком воды и сновал туда-обратно, и сквозь него я, невероятно обрадованная выпавшим отдыхом, наблюдала, как мягко вверх-вниз колышется светло-желтая листва на серебристых ветвях. Внезапно Саркан вполголоса выругался и встал, потянув меня за собой. Он почти тащил меня почти против моей воли куда-то вверх и прочь по колено в воде. Он остановился там под самыми ветками и оглянулся на туман. Мы лежали под растущем на самом берегу очень древним сучковатым очаговым деревом.

Мы бросились наутек от него вдоль узкой тропинке, образованной рекой. Веретянница превратилась здесь в узкий ручей, ширины которого едва хватало, чтобы нам в всплесках бежать рядом по серо-янтарному песку. Туман истончился, последняя завеса рассеялась порывом ветра, а с новым дуновением совсем пропала. Мы встали как вкопанные. Мы очутились на широкой поляне, густо заросшей очаговыми деревьями, окружившими нас со всех сторон.

Глава 30

Мы стояли, сцепив руки и едва дыша, словно надеясь, что, не шевелясь, мы сумеем избежать внимания деревьев. Тихо журча, Веретянница утекала от нас к деревьям и дальше мимо них. Вода была настолько прозрачной, что я отчетливо видела на дне песчинки: черного, серебристо-серого и коричневого цветов, перемежающиеся сверкающими вкраплениями янтаря и кварца. Снова светило солнце.

Здесь очаговые деревья были не такими молчаливыми колоннами, как выше на холме. Они были широкими, но не выше обычных дубов. Вместо этого они разрастались вширь, множась переплетающимися ветками и бледно-белыми цветками. Под ними раскинулся ковер из опавших прошлой осенью золотистых листьев, и из-под них доносился винный запах старых павших плодов. Не такой уж неприятный. Я пыталась расправить плечи.

Тут должны были собираться многочисленные стаи птиц, чтобы петь на этих ветвях, и мелкая живность, чтобы подбирать фрукты. Вместо этого все было погружено в странное молчание. Река тихо напевала, но более ничто не шевелилось, ничего живого. Даже очаговые деревья казались недвижимы. Ветер чуть-чуть шевелил ветви, но листья лишь едва-едва сонно шевелились и тут же стихали. Вода омывала мои ноги, и сквозь листву просвечивало солнце.

Наконец я сделала шаг. Из-за деревьев никто не выпрыгнул. И даже ни одна птица не подняла тревогу. Я сделала еще один, потом другой. Вода была теплой. Солнце светило настолько сильно, что моя одежда на спине начала просыхать. Мы шли в тишине. Веретянница вела нас плавно изгибающейся тропой между деревьев, пока не довела до небольшого тихой заводи, в которой она заканчивалась.

На ее дальнем берегу стояло последнее очаговое дерево: широкое и возвышающееся над всеми соседями. Перед ним находился зеленый холм, засыпанный белыми цветами. На холме лежала королева Чаши. Я узнала белое траурное платье, которое было на ней в Башне и осталось до сих пор, его остатки. Длинный прямой подол был истрепан и порван по бокам, рукава фактически сгнили. На вышитых жемчугом манжетах запеклись старые потеки крови. Ее длинные темно-зеленые волосы разметались по сторонам холма и перепутались с корнями дерева. Те же корни взобрались по склону и нежно оплели своими длинными коричневыми пальцами ее тело, лодыжки и бедра, шею и плечи, запутались в волосах. Закрыв глаза, она спала.

Если бы у нас был Алёшин меч, можно было бы покончить с нею, пронзить ее сердце, приколов к земле. Может быть здесь, в центре ее могущества, где она во плоти, это смогло бы ее убить. Но меча больше не было.

Вместо этого Саркан вытащил свой последний флакон пекла с нетерпеливо подрагивающим голодным красно-золотым огоньком внутри. Я посмотрела на него и промолчала. Мы пришли положить всему конец. Мы пришли сжечь Чащу. Здесь было ее сердце. Она была ее сердцем. Но стоило мне представить, как я выливаю пекло на ее тело, смотрю, как начинают метаться ее конечности…

Саркан заметил мое состояние и, желая избавить меня от этого, сказал:

— Ступай обратно к водопаду.

Но я покачала головой. Я не испытывала острой щепетильности по поводу ее убийства. Королева Чащи заслужила смерть и страх: она сеяла, взращивала и собирала их возами, и никак не желала униматься. Безмолвный Касин крик из-под коры очагового дерева, сияющее лицо Марека, павшего от материнской руки, ужас моей матери, когда ее малютка принесла в дом полный подол черники, потому что Чаща никого не щадит, даже детей. Призрачные стены Поросни, поглотившее деревню очаговое дерево, ужасное кровожадное чудовище, выросшее из тела преподобного Балло. Тонкий Маришин голосок, повторяющий над исколотым материнским трупом: «Мама».

Я ее ненавидела, я хотела ее сжечь так, как сгорали многие, пораженные ее порчей. Но подобное зверское желание ощущалось мною как еще один неверный ответ в бесконечной цепи. Люди Башни заперли ее темнице, она уничтожила их в ответ. Она вырастила Чащу, чтобы поглотить нас, теперь мы принесли к ней пекло и собираемся испортить эту прекрасную чистую воду пеплом. Все это казалось неправильным, но я не знала, как еще поступить.

Мы с Сарканом пересекли пруд вброд. Воде не поднималась выше колен. Под ногами была маленькая кругленькая галька. Вблизи Королева Чащи казалась еще более странной и не совсем живой. Ее губы были приоткрыты, но грудь не поднималась. Можно было подумать, что она вырезана из дерева. На ее коже был слабый рисунок структуры расколотой в длину и отполированной древесины с перемежающимися темными и светлыми волнами. Саркан открыл флакон и одним быстрым движением влил содержимое между ее губ, а потом вытряхнул оставшиеся капли на ее тело.

Она открыла глаза. Саркан оттащил меня в сторону, и ее платье, ее волосы, корни очагового дерева — все огромным ревущим облаком объяло пламя. Она хрипло и яростно закричала. Из ее рта вырвалось пламя и дым. Под ее кожей — сперва с одной стороны, потом с другой — словно вспыхнувшие оранжевые звезды засияли вспышки пламени. Она бросилась по склону к корням. Зеленая трава быстро выгорела. Вокруг королевы и над ней вздымались клубы дыма. Я видела ее внутренности: легкие, сердце, печень казавшиеся тенями в горевшем доме. Длинные корни сжимались, отползали. Она отбежала от холма.

Она повернулась к нам, пылая как долгое время пробывшая в костре головешка: ее кожа обуглилась до черноты, из трещин вырывалось оранжевое пламя, посыпая серым пеплом. Волосы королевы напоминали потоки огня, стекающие с ее головы. Она снова закричала, показав жаркое пламя в глотке, а ее язык напоминал кусок угля. Пламя не стихало. Оно вырывалось из многих мест, но кожа словно нарастающая кора опять смыкалась сверху. Несмотря на то, что жар снова обугливал свежую кожу, она снова и снова исцелялась. Королева, пошатываясь, двинулась к пруду. Глядя на этот кошмар, я вспомнила свое видение во время Призывания и ее отчаяние, ее страх, когда она поняла, что заперта в каменной ловушке. Дело было не в том, что до смертельного удара она была бессмертна. Она вообще не знала, как умереть.

Саркан схватил со дна пригоршню гальки с песком и бросил в нее, пробормотав заклинание увеличения. В полете камешки выросли до размеров булыжников. Они врезались в королеву, взметнув от ее тела в воздух миллион искр, словно разворошенный кочергой костер, но даже от этого она не развалилась кучей углей. Она горела, но не сгорала. И продолжала идти. В пруду она опустилась на четвереньки, окруженная облаком шипящего пара.

Внезапно узкий ручей стал течь быстрее через камни, словно зная, что пруду требуется восполнение. Даже под слоем воды она продолжала мерцать — где-то внутри нее, отказываясь затухать, пылало пекло. Королева обеими руками вливала в себя воду, но большая ее часть вскипала от раскаленной кожи. Потом она подняла один из камней, что бросил в нее Дракон, и каким-то странным волшебным приемом вынула из него сердцевину, сделав для себя подобие чаши для питья.