Троя. Грозовой щит

Всплыв на поверхность, он направился обратно к берегу и вылез из воды. Он увидел, что Олганос и светловолосый Скорпиос тихо сидят вдвоем. Не было видно Джустиноса. Банокл вытерся и подошел к воинам.

– Вам, парни, нужно поплавать, – сказал он.

– А если появится враг? – спросил Олганос. Банокл засмеялся.

– Если они пошлют армию, ты погибнешь независимо от того, вспотел ли ты и воняешь, как свинья, или охладился и освежился.

– Твоя правда, – согласился Скорпиос, поднимаясь и снимая доспехи.

– Где Джустинос? – поинтересовался великан.

– Я велел ему остаться на краю рощи и наблюдать за долиной, – ответил Олганос.

– Хорошо. Я пока немного вздремну.

Олганос и Скорпиос прыгнули в водоем, а Банокл сел возле Энниона.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Лучше. Словно в голове заперта лошадь, которая пытается вырваться наружу. Жаль Керио. Несчастный сукин сын, он умел сражаться.

– О мертвых будешь думать, когда вернешься домой целым и невредимым, – сказал великан.

– Ты думаешь, что мы вернемся домой целыми?

– А почему нет? Эннион засмеялся.

– Тебя не беспокоит, что нас так мало и мы находимся в чужой стране?

– Всегда считал бессмысленным беспокоиться о завтрашнем дне, – пожал плечами Банокл. – Сейчас у нас есть вода, лошади отдыхают и едят, а я собираюсь спокойно поспать. Если придет враг, я убью столько сукиных детей, сколько смогу. Если нет – мы продолжим путь, найдем Гектора и остальных, а затем поедем домой. Поспи, парень.

– Думаю, я посплю, – сказал Эннион и внезапно засмеялся. – Всю свою жизнь я хотел совершить что-нибудь героическое, что-нибудь, о чем будут помнить. А теперь я спас двух царских сыновей и сражался с двадцатью вражескими ами. Это прекрасно, Банокл. Прекрасно. Все, о чем я мечтал – кроме этой проклятой головной боли.

– Она пройдет к завтрашнему дню, – сказал Банокл, растянувшись на траве и закрыв глаза. Он заснул почти тотчас.

Было темно, когда великан проснулся; в ночном небе светили яркие звезды. Сев, он посмотрел на Энниона. Воин лежал на спине и смотрел на звезды.

– Как голова? – спросил Банокл.

Эннион не ответил. Банокл провел рукой по его лицу. Не последовало никакой реакции. Склонившись над ним, великан закрыл глаза мертвеца, а затем встал.

Олганос плавал, Джустинос сидел рядом с водоемом. Старая няня и мальчики спали. Олганос вылез из воды, великан подошел к нему.

– Ты поставил Скорпиоса на стражу?

– Да.

– Хорошо. Я скоро сменю его.

– Как Эннион? Ты думаешь, он сможет завтра ехать?

– Он уже путешествует, – ответил Банокл. – Он идет по Темной дороге. Его лошадь в лучшей форме, чем остальные. Пусть на ней едет старая толстая няня. Тебе нужно взять его меч. Твой поврежден и может сломаться в следующий раз, как ты воспользуешься им.

– Во имя Ареса, ты хладнокровный ублюдок, – сказал ему Олганос.

– Он мертв. Мы – нет. Мы уезжаем с первыми лучами солнца.

Каменистая дорога, ведущая вверх и через перевал Килканоса, была усыпана вещами уходившей армии. Среди камней валялись сломанные мечи. Покореженный шлем сверкал в утренних лучах солнца. Выброшенные вещи, которые когда-то представляли собой ценность, теперь собирали пыль. Повсюду Каллиадес мог заметить засохшую кровь. Сам перевал был узким и извилистым, уходил высоко в горы. Каллиадес и триста добровольцев заняли оборонительную позицию в восьмидесяти шагах от самой высокой точки, где проход сужался почти до тридцати шагов. По обе стороны поднимались скалы. Каллиадес поставил сто своих лучников справа и слева от тропы, где они могли бы укрыться за скалами. Более тяжело вооруженная пехота расположилась в центре. Все эти люди были киконами, которым было некуда бежать.

Разведчики предупредили Гектора, что армия идоноев в количестве семи тысяч человек направляется к ним. Они недалеко и покажутся еще до полудня.

Каллиадес вызвался остаться с арьергардом и два дня, которые требовались Гектору, удерживать перевал. Гектор просил его не оставаться.

– Мне нужно, чтобы ты вернулся через несколько дней. Я не хочу, чтобы ты умер на скалах Фракии.

– Если ты знаешь лучшего человека, чтобы организовать защиту, тогда пусть он останется, – ответил Каллиадес. – Фракийцы – хорошие воины, но среди них нет стратега. А тебе нужно защитить перевал. Мы не можем позволить, чтобы армии напали на нас с двух сторон.

Гектор неохотно согласился, и они попрощались сегодня утром.

Фракийцы были угрюмыми людьми, которые хорошо сражались во время долгой кампании. Их раздражало, что все закончилось так плохо. Гектор предложил им пойти с ним в Трою, но они решили остаться и сражаться против захватчиков.

Каллиадес ходил среди них, отдавая приказы. Они покорно подчинялись, но без особой теплоты. Хотя они доверяли его мнению и уважали его, он был чужим для них.

Чужой.

Каллиадесу внезапно пришло в голову, что он всегда был чужим среди своих собственных людей. Поднявшись на высокую скалу, он сел и посмотрел вниз на перевал. Враги устанут от подъема. Их встретит град стрел, а затем, когда они подойдут ближе, копья с бронзовыми наконечниками. Отвесные скалы сдавят их строй, и им будет трудно увернуться. Затем Каллиадес нападет на них с тяжело вооруженной пехотой фракийцев, заставив отступить. Они отойдут и перегруппируются. Он не сомневался, что защитники выдержат несколько атак. Но они понесут потери, вскоре запас стрел иссякнет, и слаженные атаки врага изнурят их. Не имеет значения, какую тактику поведения он выберет, результат будет тот же. Если враги решительны и смелы, они прорвутся еще до заката.

Гектор понимал это. Арьергард обречен. Вряд ли кто-нибудь из них покинет перевал живым.

Перед глазами Каллиадеса появилось лицо Пирии, солнце сверкало на ее обрезанных светлых волосах. В его воспоминаниях она стояла на берегу и смеялась, когда моряки с «Пенелопы» пытались поймать разбежавшихся свиней. Это был хороший день, который грел ему душу последние три года.

Затем образ померк, и он снова увидел Рыжую толстушку, которая стояла в дверях его маленького дома в красном с черным хитоне. Это было накануне того дня, когда армия должна была вернуться во Фракию. Каллиадес пригласил ее войти, но она осталась стоять на месте.

– Я не войду в твой дом, Каллиадес. Ты мне не нравишься, и у тебя нет симпатии ко мне.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Я хочу, чтобы Банокл вернулся домой целым и невредимым. Я не хочу, чтобы он увяз в твоей жажде смерти.

Эти слова удивили его.

– Я не хочу умирать, Рыжая. Почему ты так решила? Выражение ее лица смягчилось.

– Я передумала, я войду. У тебя есть вино?

Каллиадес провел ее в маленький сад позади дома, и они сели вместе на изогнутую скамейку в тени высокой стены. Вино было дешевым и немного горчило, но, казалось, Рыжая не имела ничего против. Она прямо посмотрела ему в глаза.

– Почему ты спас жрицу? – спросила она. Он пожал плечами.

– Она напомнила мне мою сестру, которую убили жестокие люди.

– Это может быть правдой, но дело не только в этом. Банокл говорит о тебе с большим уважением и любовью, поэтому я слышала все истории о твоих похождениях. Я уже немолода, Каллиадес, но с годами стала мудрее. Я знаю мужчин. Во имя Геры, я знаю больше о мужчинах, чем когда-либо желала знать. Многие из вас быстро замечают недостатки и слабости других, но совершенно слепы к собственным ошибкам и страхам. Почему у тебя нет друзей, Каллиадес?

От этого вопроса ему стало не по себе, и он начал сожалеть, что пригласил ее войти.

– У меня есть Банокл.

– Да, есть. Почему нет других? И почему нет жены? Он встал со своего места.

– Я не буду отвечать тебе, – сказал он.

– Ты боишься, Каллиадес?

– Я ничего не боюсь.

Он не мог спрятаться от ее взгляда, и это смущало его.

– Это ложь, – тихо произнесла она.

– Ты не знаешь меня. Никто не знает.

– Никто не знает, – повторила она. – И снова ты ошибаешься. Я знаю тебя, Каллиадес. Я не знаю, почему ты такой. Наверное, твоя любимая лошадь умерла, когда ты был маленьким, или тебя соблазнил любимый дядя. Наверное, твой отец упал со скалы и разбился. Это не имеет значения. Я знаю тебя.