Когда падают листья... (СИ)

— Ошибаешься, Смерть. Он не твой. Он — мой. И всегда был моим.

Шипением наполнилась тьма, и прекрасный лик богини исказился.

— А ты что здесь делаешь?! Убирайся, тебе не место в моих чертогах!

— Моарта, девочка, не забывайся. Даже Эльга не позволила себе вести себя так, а у нее куда больше власти над судьбами.

— Вот еще! — фыркнула богиня, — я могу оборвать Нити.

— Сломать всегда легче, чем построить.

А Дарен, оглянувшись, вдруг увидел Осень — ту самую Золотую Хозяйку, говор которой можно услышать в перезвоне осеннего ветра. Но глаза у Осени были Велины, и изогнувшиеся в улыбке губы были Велины, и тонкие руки, и золотые волосы принадлежали одной-единственной девушке — той, которая осталась жить там, за этой призрачной гранью.

— Что смотришь, Подаренный? — усмехнулась Осень, — нам тоже надо в ком-то жить.

— То есть… — Дарен все-таки решился спросить, — то есть все это время ты была… в Велимире?

— Я была уверена, что ты догадаешься раньше, — рассмеялась та, и на Дара повеяло запахом яблочного повидла, — нет, Подаренный, нет… мы были единым целым.

Войник помрачнел.

— Значит… — и замолк.

— О нет, конечно же, нет! Просто я отпустила ее. Пусть спокойно живет в мире, где больше нет ни странных голосов, ни чаровников. Все так, как и должно было случиться.

— Да, — глухо отозвался Дарен, стараясь не глядеть в сторону Осени, — все закончилось именно так.

— Почему — закончилось, Подаренный? Все только начинается!

ЭПИЛОГ

Чтобы написать письмо, ждали больше года — до самой осени. И тогда, толкаясь вокруг стола и стремясь добавить что-то свое, еще долго переругивались, отнимая друг у друга перо.

Но в конце концов на листе бумаги появилось лишь несколько строчек:

"Здравствуй! Знаешь, мне все говорят, что я сумасшедшая, но ведь только сойдя с ума можно было сделать то, что сделали мы. А еще в нашем саду в день его рождения расцвела черемуха — белая-белая — и комната тут же вся пропиталась сладким запахом. Осенью, представляешь?"

Далее подписано печатными буквами:

"Хоть ты и вредный, как стадо лысых дьяболов, возвращайся поскорее, а то твой дружок тут уже всех достал до печенок! Смотри, вырастет твой сын и станет похож на это чучело белобрысое…"

Еще несколько отдельных непонятных слов и изящным почерком приписано:

"Дар, а я с братом на прошлой седьмице виделся. Он так вырос и возмужал! Говорит, женится скоро. К слову, кралль меня послом устроил. Не обессудь, брат, в Корин. Буду теперь в разъездах: жаль, конечно, редко теперь с Велей и Вереславом буду видеться…

И, слушай… Ты там скажи Моарте, что это верно, что смерти нет, хорошо?"

Ветер подхватил сложенный вчетверо желтоватый листок, насквозь пропахший весной, и понес его куда-то, пока не стал он лишь белой точкой в багряном небе.

А где-то наверху, там, где кончается Грань Мира и обрываются Нити, высеченные лезвиями Судьбы на ладонях Странников, поймал его мужчина с черной косой до лопаток и вечно хмурым лицом — когда-то давно, в другой жизни. Поймал, развернул… и легко и беспечно рассмеялся: так, будто бы и не отделяла Странников от Путников вечная, непреодолимая стена. Ведь иногда первые все-таки становятся вторыми, назло всем богам.

— Слышишь, Моарта? — послушно повторил он и, зажав в руке листок, прокричал заходящему солнцу: — нет смерти! Но мы, мы-то есть!

Осень подхватила этот крик и, усмехнувшись, опустила его янтарным кленовым листиком на тропинку у Дома. Его давно там ждали. Ведь, в конце концов, неважно, где этот Дом; неважно, когда падают листья. Важно лишь то, куда ложится солнечный свет их багряных прожилок.

Конец.

Ноябрь 2009 — декабрь 2010