Король и Королева Мечей

ГЛАВА 47

ВИДЕНИЕ В ДИКОЛЕСЬЕ

— Папа! Папа!

Это было безумие.

Но она и была безумна.

Белые пышные нижние юбки Каты полоскались на ветру, словно паруса. Она, не разбирая дороги, бежала по снегу. Снег лежал повсюду — плотным, толстым слоем. Ее босые ступни кололо, словно острыми иглами. Деревья Диколесья стояли кругом, безучастные и зловещие под холодным серебристым светом полной луны.

— Папа! Папа!

Может быть, она уже умерла? Может быть, это была не она, а ее отчаявшийся дух, стенающий призрак, мечущийся во мраке и разыскивающий место покаяния. Но нет, в пещере отца Кату не ожидал горящий огонь. Не дождалась она ни ласки, ни поцелуя, которые могли бы согреть ее.

Ката упала на снег перед пещерой, рыдая и стеная. Слезы замерзали на ее охладевших щеках, она едва могла дышать.

Все было напрасно, напрасно! Они убили папу, убили давным-давно. Убили юношу Джема, убили папу. Подобно раненому зверьку, обитателю Диколесья, замерзшая девушка, готовая умереть, свернулась калачиком в снегу. Ледяной ветер шумел в голых ветвях, и шум его был подобен шуму моря. Кате казалось, что она тонет, но это ей было безразлично.

И тут произошло нечто необычное.

Сначала происходящее можно вполне было приписать бреду, охватившему измученное сознание девушки. Ведь она умирала. Стало быть, это правда, это так и есть, что перед смертью время прокручивается назад, как будто дочитанный, досмотренный до конца свиток с картинками? Сначала Ката слышала какое-то щебетание над ухом, голосок какой-то надоедливой птахи. Ти-вить! Ти-ву-у-у! Боб Багряный? Ночью? Разве этой маленькой птичке не полагалось сейчас дремать, спрятав клювик в перьях на груди, в каком-нибудь теплом амбаре или под стрехой? Ката закрыла глаза, прижалась щекой к снежной перине. Ти-вить! Ти-ву! Что же ей было нужно, этой птице? Нет, Ката не могла открыть глаза. Ее веки смерзлись. А потом — о, как сладка была эта иллюзия, как приятна! — ей почудилось, будто теплый ветерок подул ей в лицо. А снег, на котором она лежала, уж не превратился ли он в зеленую траву? Если бы у Каты так не замерзли губы, она бы улыбнулась. А потом ей показалось, что там, в том иллюзорном мире, ей удалось улыбнуться. А потом и открыть глаза.

Ката открыла глаза и ахнула. Вокруг нее порхали бабочки — лиловые, зеленые, красные... Она с трудом встала.

Вот что она увидела в своем видении:

Поляна залита лучами веселого солнца. Под ногами (так это правда!) зеленеет трава. Ветви деревьев покрыты мягкой, нежной листвой, с ветвей свисают гибкие лианы. Воздух наполнен ароматом тысяч прекрасных цветов, их запах смешивается с теплым ветром и жужжанием пчел, собравших с цветов пыльцу, с пением птиц — зимородков, соловьев, прекрасных радужных горлиц. Под торжественное пение птиц собираются к поляне звери...

Вот появляется пугливый заяц, навостривший длинные уши. Из-под земли вылезает крот. Белка спрыгивает с ветки на землю, смущенно держит в лапках орешек. А это кто? Выдра, мокрая, блестящая выдра! Лиса с хвостом, похожим на язык жаркого пламени!

Бурый медведь, пробудившийся от спячки, идет на задних лапах, потягивается и зевает.

Да, все собрались, все друзья Каты. Даже мудрый филин, и тот прилетел, и его уханье добавилось к общему хору.

Но вот за деревьями мелькают двуцветные полоски. Ката торжественно и смущенно опускается на колени.

— Лесной тигр?

Неужели он сам пришел к ней? Разве хоть раз он приходил к ней сам? Но Кате не дано узнать, присоединится ли тигр к дружному кругу животных. Ее уносит куда-то на крыльях видения. Еще мгновение — и она чувствует, что к ней вернулись так долго дремавшие мистические силы. Она снова начинает понимать язык птиц, зверей, цветов. Она стонет, поеживается. Что-то не так. Зимний холод даже в видении не покинул ее.

— Но почему? — шепчет Ката. — Зачем мне этот дар, когда печаль не покидает мое сердце?

— Ты слишком тороплива, королева Эджландии.

Что это за голос? Такой нежный, добрый. И почему этот голос назвал ее королевой?

— Посмотри, королева Эджландии. Посмотри сюда.

Ката, забыв о том, что ее назвали королевой, видит перед собой изображение отца — он как живой. Ката кричит, окликает его, но он, конечно же, ее не слышит. Боль разрывает ее сердце. Старик бредет по лесу — по белому зимнему лесу. Он идет без дороги, ничего перед собой не видя, опираясь на посох. Плащ с капюшоном развевается на ветру. Бедный отец! Он не может идти дальше. Он падает на снег. Он умрет, как чуть было не умерла Ката в том мире, из которого ее унесло видение. Ката кричит, плачет. Почему ей не дано спасти его? Но она ничего не может поделать. Перед ней видение, воспоминание о чем-то, что уже произошло.

А потом она видит протянутую руку. Старик, умирающий от холода в снегу, этой руки не видит, но, наконец, чувствует ее прикосновение. Его жуткому одиночеству приходит конец.

— Папа! Папочка! — рыдает Ката, слыша, как отец что-то говорит спасшему его от смерти незнакомцу.

— Я... я вижу вас, — говорит старик Вольверон. Неужели к нему вернулось зрение? Тот, кто стоит рядом с ним, тоже в плаще с капюшоном, этот человек также опирается на посох. Но только посох у незнакомца серебряный, а одежды золотые.

— Ты видишь меня, — говорит незнакомец, — потому что я этого хочу. Пойдем, старик. Ты сделал свое дело. Теперь ты в безопасности. Пойдем со мной.

Старик Вольверон поднимается на ноги и держится с былой уверенностью. Затем он вместе со своим спасителем взлетает над снегом, над верхушками деревьев, окутанный аурой золотистого сияния, исходящего от его странного спутника.

Слезы текут по лицу Каты. Что она видит? Смерть отца? Этот вопрос она не задает вслух, но тот, кто беседует с ней, слышит ее мысль и говорит ей:

— Королева Эджландии, разве твой отец может умереть? Ведь он — Хранитель. Предсказано, что он будет здесь до самого конца. Предсказано также, что ты снова встретишься с ним.

— Я не понимаю. Объясни, что ты имеешь в виду.

— Королева, я говорю о конце. О конце, который на самом деле не конец, но начало.

— Ты говоришь загадками. И почему ты называешь меня королевой?

— Я говорю о том времени, которое предсказано в Пылающих Стихах. Оно близится, это время.

— Пылающие Стихи? Папа говорил о них.

— А он не говорил о Ключе к Орокону?

— Но... ведь это Джем. Моя любовь, моя жизнь. — Рыдания сдавили горло Каты. — Но он мертв.

— Мертв? — слышится добрый смех. — Детка, а я думал, что ты все-все вспомнила! Как же может быть предсказано, что ты станешь королевой, если твой король умер?

— Мы с Джемом станем королем и королевой?

В ответ снова слышится смех.

Ката попыталась обернуться, чтобы увидеть того, кто с ней разговаривает, но обернуться не смогла. Она смутно догадывается о том, что это высокий мужчина, довольно странно одетый. Однако даже ее мистический дар не позволяет ей разглядеть его получше. На ее плечо легла костлявая рука, волна печали с головой захлестнула ее. Но ведь на самом деле отец не мог быть жив, не мог. Не мог? И то, что они с Джемом снова будут вместе, — ведь это тоже невероятно?

Она прошептала:

— Нет, это все нереально. Этот день из сезона Терона посреди сезона Короса. Эти звери и птицы, что собрались поприветствовать меня. И ты, говорящий со мной. Тебя не существует. А я умираю в снегу.

Губы незнакомца приблизились к самому уху Каты. Послышался его шепот.

— О мое драгоценное дитя, поверь в свое видение! Что такое реальность? Что такое иллюзия? В это мгновение мы с тобой находимся в особенном месте, но что, если это место более реально и более истинно, нежели все то, что окружает тебя в обычном мире? Драгоценное дитя мое, а ведь было время, когда в сердце своем ты знала, что это так. Просто слишком долго ты была чужой для самой себя. Целый цикл сезонов, и даже долее, ты жила в мире, где не было места видениям, снам, памяти. Ты была словно прикована цепью к злодеянию, совершенному мерзавцем Воксвеллом. Разве это была твоя настоящая жизнь? Нет, детка, твоя настоящая жизнь началась теперь. Здесь. Было предсказано, что ты познаешь слепоту, чтобы зрение, вернувшись к тебе, показалось тебе еще более драгоценным. И зрение вернулось к тебе. Повернись ко мне, детка, познай свою судьбу.