Ворон

И тут Фалко увидел, что это Брогтрук, стоя перед колыбелью на коленях, рассказывает; и радостно стало тогда хоббиту от того, что он, все-таки, не ошибся, что есть в этих созданиях, как и во всех живущих, искра изначального пламени. Он пошевелился, а Брогтрук тут же обернулся; лицо его изменилось, прежние каменные, непроницаемые черты вырезались на нем.

— А, очухался! Наконец то! А я думал кипятком ошпарить тебя, бездельник, чтобы ты наварил этим коротышкам своего варева! И мне сваришь, а то ноги опять чесаться стали!.. Грр-рр!!!

Орк был раздосадован тем, что Фалко мог слышать все, что он говорил: «Как эта тварь могла слушать?! Это унижает меня! Я должен казаться жестоким — тогда он будет трепетать предо мною…» — Брогтрук даже клыкам заскрежетал.

Он стал выкрикивать:

— Почему ты так долго валялся?! А?! Видишь — мне пришлось возиться с этими червями! Видишь — до чего дошло?! Ты за это ответишь!

— Да, ничего, ничего. — попытался успокоить его Фалко. — Я бы сказал, что вы очень хорошо за ними ухаживаете.

— Ну — ты поговори еще! — выкрикнул Брогтрук. — Ты за кого меня принимаешь?! — орку показалось, что он вскричал не слишком грозно, и потому, завопил по второму разу, но уже гораздо сильнее — так что малыши тихонько заплакали. — Ты за кого меня принимаешь?!!! Ты что, думаешь, я околдованный; думаешь меня в какого-то там елфа превращают?!! Я орк, я грозный Брогтрук, и, если захочу сейчас перегрызу и тебе, и им глотки. Да — у вас, должно быть, сладкая кровь! Ха-ха — что не ожидал! Мне пришлось это делать, ради денег, а не ради всяких елфийских штучек, вроде лубви!

Тут он подбежал к хоббиту, схватил его за руку… он намеривался рывком поднять. Однако, в последнее мгновенье, чувство жалости остановило его от этого резкого рывка. Брогтрук, все еще держа его за руку спросил:

— Сможешь идти?

— Да — смогу… — слабым голосом произнес Фалко, и, опираясь на лапу Бругтрука, кое-как поднялся.

Постоял некоторое время, пытаясь совладать с головокружением, затем, покачиваясь на неверных ногах направился к выходу. Кстати сказать, в эти дни Брогтрук сорвал с его шеи ошейник, верно рассудив, что он только помешает выздоровленью.

Когда Фалко открыл дверь, и увидел дождевые стены, еще более плотные, нежели, когда он впал в забытье; увидел темнеющий на размытой дороге, унылый караван — то горестный стон вырвался из его груди.

Если бы было солнце, то оно придало бы ему сил, но этот холодный воздух, этот дующий порывами, несущий дождевые сонмы ветер — все это только отозвалось в его груди тоскою. Он покачнулся, упал бы, если бы не поддержал его сзади Брогтрук:

— Что — совсем сил лишился, лягушенок?!

И опять в голосе орка, за деланном неприязнью, проскользнуло внимание.

— Нет, нет — теперь мне лучше. — тихо произнес Фалко.

— Пойдешь ли ты собирать свои корешки, или гнать тебя плетью?!

— Да, да — сейчас пойду. Я только хотел спросить у вас: ведь, после того, как вы… продадите нас в рудники, вы пойдете в Казад-Дум?

— Да! — выпятив грудь выкрикнул Бруктрук. — Конечно, я пойду на Казад-Дум, и вернусь с новыми рабами — с гномами!..

— Вы не вернетесь от Казад-Дума. — печально прошептал Фалко.

— Что ты мелешь?!

— Зачем, зачем Тебе это? Прошу Тебя — очнись. Ведь — Ты совсем недавно были гораздо счастливее, нежели в какое-либо иное время. Так зачем же Казад-Дум? Разве Ты не знаешь, что там будет: кровь, вопли, смерть… Но там вы не найдете того города, о котором грезили перед младенцами.

— А где мне его искать? — вырвалось у Брогтрука, но, тут же, он и одернулся, зарычал. — Ты это про что, а?! Быть может, плетью тебя отделать… А ну — пшел за своими корешками! Эй — стража! Две десятка, вместе с ним, быстро!

Подбежали орки и сдернули Фалко в грязь, хотели было гнать пинками, но Брогтрук остановил их:

— Вы осторожней с ним! Он чуть что и развалиться; так что — вы у меня за него головою отвечаете!

Тогда Фалко схватили, подняли, и понесли в сторону от дороги.

Хоббит еще развернулся, и как мог — совсем негромко молвил, обращаясь к Брогтруку:

— Первый шагом, по дороге к тому Городу — будет побег. Вы должны вырваться из этой безумной толпы…

Брогтрук слышал каждое слово; и даже задумчивость на него навалилось. Но тут же он пришел в ярость: и на Фалко, и на себя, за то, что слушает такие речи; бросился внутрь повозки, громко хлопнул при этом дверью.

Еще некоторое время слышны были его быстрые шаги, и вся повозка вздрагивала, когда он ударялся в ее стены, точно зверь посаженный в клеть…

Всю сцену с Фалко видели Эллиор, Хэм, Ячук, и недавно присоединившийся к ним Мьер. Они залегли в зарослях, которых поднимались в полутораста шагах к западу от дороги. То была, изгибающаяся полукругом коса темного елового леса, за этой косой открывалось довольно широкое поле, на котором чернели останки какого-то поселения; ну а дальше, и уже непроходимою стеною поднимался лес.

Эти четверо преследователей, уже довольно долгое время таились в этих зарослях, ведь караван остановился, когда рабы попытались бежать…

Но вот вот из кривобокой повозки вышел…

— Фалко! — не удержался, и с болью, и с радостью выкрикнул Хэм.

Больше, впрочем, было боли — уж, лучше бы он вовсе его не видел, чем в таком вот состоянии, когда он был похож на скелет. Его пришлось удерживать, чтобы он так как он рвался к своему другу, а потом, когда его, словно капканом перехватил своей ручищей Мьер, то зарыдал он:

— Вы видели, что они с ним сделали?! Это не Фалко уже… это…

— Тиши ты… — ворчал Мьер. — Или не понимаешь, что легче было бы в реке утопиться, или на суку повеситься, чем под орочьи стрелы подставляться.

— Да — слышал я это — слышал! Но — неужели я не понимаю, что с каждым шагом, все меньше у нас шансов, что представиться такой случай, когда бы мы могли попытаться освободить его бежать!..

Он не договорил — рыдания душили его. Тем не менее, ничего не оставалось, как ждать чего-то, наблюдать. И вот они видели, как Фалко, в окружении двух дюжин орков, принялся собирать травы… Когда необходимые травы были собраны, их разделяло лишь несколько шагов, но вот Фалко повернулся, и зашагал обратно. Наступило тягостная минута: Хэм рыдал, даже лица Эллиора и Мьера омрачились тяжелою думой.

И тут заговорил Ячук:

— Хотите, чтобы ваш друг узнал, что вы рядом? Ему это будет в радость, и никто ничего не заподозрит.

— Хорошо, — кивнул Эллиор.

Ячук сложил свои маленькие ручки на груди, засиял звездою — тихий перезвон послышался в воздухе. А Фалко услышал этот перезвон, понял, что друзья его рядом — лицо его просияло, но тут же омрачилось, и он, зная, что они его услышат, зашептал в своем сердце:

— Милые, милые мои — как же я благодарен вам за то, что вы не бросили меня! Спасибо же вам, и прощайте. Да — прощайте! Вы же сами понимаете, что ничего из нашего освобожденья не выйдет. Возвращайтесь к своим домам; ну а я… я уже раньше знал, на что иду. Я уже принял эту муку. Прощайте же, прощайте, милые мои…

Они, действительно, слышали все до последнего слова. И, когда закончились они, Хэм воскликнул:

— Фалко, никогда я тебя не оставлю! Позади — сожженный дом! Все родные, близкие мне мертвы! А ты всегда мне был лучшим другом! Ну, скажи — как я тебя могу оставить!

Однако, на этот отчаянный возглас, они уже не получили никакого ответа. Фалко уже скрылся повозке Брогтрука…

Прошло несколько минут, и караван двинулся.

Тогда Хэм сверкнул глазами на Мьера:

— Выпустите же меня!..

Тот выпустил, однако, зная норов этого хоббита, остался стоять поблизости — ожидая, когда он в очередной раз рванется. Однако, Хэм не рвался, но с голосом твердым, преисполненным решимости, вот что говорил:

— Как он, ради младенцев пожертвовал собой, так и я пожертвую, ради друга. Я пойду на рудники вместе с ним; вместе с ним буду там страдать, вместе с ним все делить. Вы просто не знаете: нам, хоббитам, вдвоем всегда легче! Может, будут у него там такие испытания, которые он в одиночестве и не выдержит — только вместе…