Загораются звезды (СИ)

«Будто сам не знаешь, как защититься от ножевых ранений».

— Помнишь, я просил проследить тебя за Белладонной?

— Да, она научилась превращаться в животных, — нехотя рассказал Севем, перебирая воспоминания, которые можно было бы показать.

— И в кого же ей нравится превращается?

— Пока в черную сколопендру — в нашем мире животное легко открывает любые магические замки. И теперь стала прорицателем — влезла в какую-то ловушку оракула.

— Значит, жить ей осталось недолго. Я знаком с такими ловушками. Они размещены только в Александрийской библиотеке. Что же ей там понадобилось?

— Не ей, а ему. Какое-то древнее пророчество, а вернее книга пророчеств.

— Да? И какая именно?

— Я не успел выяснить, но в зале Белладонна произнесла еще одно, — недовольно вспомнил, передавая сделанное колдуньей пророчество слово в слово.

Светос внимательно слушал, все больше хмурясь, а когда Главный Защитник закончил, долго молчал.

— Нужно возрождать Магнификантов, — наконец заключил Архидуайен, словно издеваясь.

— И кого же вы предлагаете мне в Души? Я сравню Ваше предложение с позицией Императора, а там посмотрим, чья выгодней, — буквально выплюнул слова дем Гор, не желая идти на поводу не только Императора, но и всего Совета Архидуайенов Крепости.

— Не горячись, Севем. Я не предлагаю тебе все делать сейчас.

— Да? А Император выделил мне времени до лета, — язвительно процедил волшебник, откидываясь на спинку кресла в притворном спокойствии.

— А потом?

— А потом все.

— Ему вы зачем? Насколько я помню, вы не были заодно, даже когда имели полную силу, — устало припомнил Глава Совета Архидуайенов, раздумывая, как заставить Севема поменять свою точку зрения.

— Он хочет нас в подчинение.

— Сколько же вас осталось?

— Если собрать со всего мира, то где-то полсотни или даже сотня наберется, — соврал он, чувствуя, не следует говорить всей правды и что из всех Магнификантов потерял только четверых и все из «скелета».

— Негусто, в Серебряном Союзе и то больше и они все в Крепости.

— Серебряный Союз волшебников все время пополняется, а мы уже больше пятнадцати лет без Души.

— Это говорит: отруби змее голову, и она умрет.

«Хороший камешек Светос, но если убить тебя, то Серебряный Союз волшебников вообще распадется — он и был создан только для твоей единоличной защиты, а я, наивный, в молодости думал, нужен для борьбы с колдунами, а в частности — Жнецами».

— Кого предложил Император Тьмы?

В ответ Защитник дем Гор решил промолчать.

— Севем, это не детская игра: угадай кто, — серьезно заявил Архидуайен, но на губах играла легкая улыбка, а в глазах плясали озорные чертики.

«Вот старый интриган», — подумал молодой волшебник, смерив Архидуайена замка скипетров презрительным взглядом, но промолчал.

— Ладно. У тебя есть идеи, о ком говорится в пророчестве?

— Да, Сир… то есть Цветалия Линкс. Больше никого не знаю, кто бы мог пожертвовать собой ради кого-то. Представить не могу, кого она тогда спасала. Ее ребенка, кстати, унесли с того места еще раньше, поэтому вообще никто не приходит на ум.

— А демро Фей?

— Ее убили из-за Линкса, как жену Ланцериса — Цезарию. Это можно принять за жертву только в том случае, если она знала о готовящемся нападении, рассчитывала сразиться с Императором тьмы и защитить всю деревеньку, но мы этого никогда не узнаем, — прошипел Главный Защитник, с новой волной боли вспоминая любимую.

Если бы Светос не знал, что Севем не превращается в змей, и не учился их языку самостоятельно, то обязательно задумался над этим вопросом сейчас.

— Севем, ты никогда не рассказывал, что же там произошло. Может, пришло время?

— Нет смысла, — пряча лицо в ладонях, тихо ответил он, все еще пытаясь взять эмоции под контроль, но те все равно разбегались, словно тараканы при включении света.

Его трясло от неведомо откуда накатившей злости, волнами захлестывающей все естество, от чего хотелось разнести на маленькие кусочки всю башню Архидуайена.

Каждый раз в кошмарах видел, как ее убивают, а он беспомощный стоит и наблюдает за этим, не в состоянии хоть что-нибудь предпринять.

Боль. Бесконечная боль и арктический холод, сковывающий душу, превращая все положительные чувства в снежные узоры.

Каждый раз он просыпался в холодном поту со слезами беспомощности на глазах, и сердце так сильно болело, что хотелось наложить на себя руки. Только данное когда-то слово останавливало, отрезвляло, но потом Севем целый день ходил в полной апатии и раздавал всем встречающимся проекты, но скорее по инерции.

Никто даже не догадывался, как ему тяжело жить, как он мучился первые пять лет после ее смерти. Потом боль немного утихла, но не прошла полностью. Даже сейчас ему иногда снились эти сны.

Последний был сегодня, но когда проснулся, а она вдруг оказалась рядом, чуть с ума не сошел от опьяняющего счастья, закружившего в вихре эмоций. Одним взмахом руки раздел ее и стал покрывать поцелуями, такую теплую, мирно спящую. Больше не возникало мыслей, будто это лишь сон, потому что чувства возвращались многочисленным эхо.

Как раньше.

Как всегда.

И сейчас воспоминания градом посыпались на него, беспощадно попадая в самые больные места, закручивая, порабощая.

Вот Шерри с горячей кружкой какао заходит в его кабинет в длинном и пышном, словно вечернее платье, шелковом халате из очень дорогой японской ткани. Декольте настолько глубокое, что в вырез иногда можно разглядеть пупок. Садясь к нему на колени, невеста невинно хлопает глазами, попивая сладкий напиток, будто ничего не произошло, и это не они буквально пару минут назад ссорились.

Естественно, он больше не злится — это чувство проходит, лишь когда обнимает ее за талию, а потянувшись попробовать напиток, получает шоколадный поцелуй.

И кому нужны слова, когда в прикосновения вкладывают так много чувств: от «прости, но это не я виновата», до «я больше так не буду, и не смотря ни на что очень люблю тебя».

Какао переезжает на стол, а он подхватывает невесту на руки, и несет в ее комнату. Только оглянувшись на бумаги с начатым делом, на мгновение задумывается, а над кружкой поднимается белый дымок…

Он при помощи заклинания гасит свет и, снова поцеловав любимую, забывает обо всем, кроме драгоценной ноши.

И тут же отрезвляет мысль, ее не вернуть и становится еще больнее — не смог уберечь самое дорогое.

— Севем, — явно Светос зовет его не в первый раз. — Севем, идем на завтрак, — участливо посмотрев на Защитника, намеренно оторвал от воспоминаний.

«Не уверен, хочу ли есть, но так и быть, идем», — все еще не двинувшись с места, подумал, прикрывшись своим самым сильным блоком.

— Севем, нельзя так терзать себя.

«Да что ты знаешь!!! Я уже более пятнадцати лет в агонии. Меня давно растерзали и растащили на кусочки, когда пришлось рассказывать, Души больше нет, оберегать их некому, хотя полной Темной Команды или состава Жнецов тоже пока нет. Но вскоре Император наберется сил и все будет только хуже. Император не сильно вымотался, убивая двух женщин, да одного волшебника, на которого уже не подействовал смертельный комплекс рун в полную силу. Он потерял не всех, а лишь большую часть своих войск.

Биться головой о стенку неверия.

Все волшебники ликуют, празднуют и пляшут, будто Император убит — кто-то уже разнес новость: от него осталась лишь кучка пепла. Только на самом деле пепел не Императора, а у тебя на душе не кошки скребутся, а твари много больше, и намного неприятнее, раздирая, топча и разминая вперемежку с землей».

Холодная маска не дрогнула, ни одна из мыслей не отразилась на безупречно бледном лице, мышцы которого давно забыли, что значит счастливо улыбаться.

Защитник поднялся и пошел вслед за Главой Совета Архидуайенов, а, догнав, молча продолжил идти, только в дверях в Трапезную пропустил Светоса внутрь первым, и войдя, услышал звонкий смех Клеопатры.