Сокол на запястье

— Давай, братец! Давай! — поторопила его всадница.

Но кентавр не мог с собой совладать. Он захрапел и присел на задние ноги.

— Все, Радка. Конец. Он нас выследил.

Девушка опустила руку и похлопала его по боку. Так, как похлопала бы, успокаивая, свою лошадь.

— Я убью Ганеша, как только он приблизится. — ровным голосом сказала она, вынимая нож. — Жаль лука нет.

— Жа-аль. — протянул Хиронид.

Враг был уже близко.

— Ты часом не заблудилась? — насмешливо крикнул он.

— Нет. — дерзко ответила всадница. — Я уже и не чаяла встретиться. Подъезжай поближе, мой прекрасный жених! Что же на этот раз ты не прихватил с собой ведра?

— Ведра? Какого ведра? — не понял Ганеш. — Ах, ведра! — он злобно скрипнул зубами, размотал над головой аркан и привычным движением послал руку вперед.

Радка легко уклонилась, а ременная петля обвилась вокруг торса Хиронида. Тот заржал, прянул в сторону, наконец, выйдя из оцепенения, но было уже поздно.

— Не дергайся! — шикнула на него девушка.

Она позволила Ганешу подтянуть их к себе на аркане. И когда они уже были возле его лошади, выхватила из-за спины нож. Полоснув по ремню, прижимавшему локти Хиронида к телу, Радка выставила оружие перед собой. Из-за того, что аркан разом ослаб, враг качнулся назад и едва не упал с седла. Это спасло бы ему жизнь, но Хиронид, наконец, преодолев свой страх, вцепился руками в плечи Ганеша и попросту насадил торета на длинный кинжал спутницы. Девушка увидела, как ее старый недруг грузно сползает с седла на землю, держась руками за живот.

— Спал, спал, проснулся! — раздраженно бросила она человеку-коню. — Вынимай нож.

Но кентавры, как и лошади, очень боялись запаха крови. Поэтому Хиронид захрапел и отступил назад.

«Счастливое племя! — подумала Радка. — Наверное, они появились на свет, когда люди еще не придумали, как убивать друг друга». Она соскочила на траву, подошла к Ганешу, вытянула из раны кинжал, вытерла бронзу, потыкав лезвие в землю, потом сняла с мертвого акинак и горит с луком. Деловито нацепив на себя оружие, всадница вернулась к кентавру и снова согнула ногу в колене.

— Поехали.

Хиронид забросил ее на спину.

— Ты отяжелела, как подойник с молоком!

— Если б ты не хлопал глазами, — огрызнулась Радка, — А поймал кобылу Ганеша, которая сейчас несется по степи, мне бы не пришлось стучать задом о твой хребет! — десятница поймала себя на том, что снова бессознательно подражает Бреселиде. — Я больше люблю ездить в седле, чем без. Обожаю хватать лошадей за гриву и щекотать им бока пятками. — мстительно добавила она.

Хиронид надулся. Некоторое время он молчал. Дорога шла между однообразными холмами с черными подпалинами от летних пожаров.

— Можешь запустить мне пальцы в гриву. — наконец, сказал кентавр. — Я потерплю.

— Не обижайся. — Радка слегка коснулась его лохматых черных колечек, а потом погрузила в них всю ладонь. Говорят, если женщина намотает на палец волосы кентавра, то он пойдет за ней на край света и будет служить, пока не умрет. Потому-то люди-кони так берегут свои гривы от женских рук.

— Кажется, снова стучат. — Хиронид прислушался.

«Чтоб их вороны побрали! — про себя выругалась всадница. — Это тореты. Вслед за Ганешем. Он, наверное, поскакал вперед и попросил своих поспешить».

— Нет, — догадавшись, о чем она думает, возразил кентавр. — Это вооруженный отряд. Топот мерный, и кони идут тяжело. Без спешки. Вряд ли погоня.

Но и погони не пришлось долго ждать. Со стороны Кобыльего Холма к ним двигалось большое облако пыли.

IV

Левкон очнулся от глубокого сна, но приходил в себя медленно. Вокруг было темно, как в утробе матери. Никто не гнал его на работу, а проспал он долго! Даже шея затекла и позвоночник ломило от непривычной позы. Ему давно уже не приходилось так чудовищно много спать. Только дома в Пантикапее, до плена. Но это было настолько давно… В последние месяцы Левкону казалось, что он просыпается, как только закроет глаза — в степи вставали рано.

Но здесь, в непроглядной душной темноте дремота не уходила. Она наваливалась на человека, прижимая его к полу, не давала поднять веки. Едкий запах, висевший под невидимыми сводами, тоже не давал толком вздохнуть. Левкон поднял руку и с усилием потер затылок. В голове гудело. Стоило пантикапейцу сесть, как он почувствовал тошноту. «Боги, чем это так воняет?»

Дышать было действительно трудно. Жалких глотков воздуха, которые остались в могиле Псаматы, не могло хватить надолго. Вероятно, потолок гробницы неплотно присыпали землей, а в досках где-то имелась щель, через которую просачивался ветерок с улицы. В противном случае рабы задохнулись бы уже давно.

Сейчас Левкон слабо понимал, где находится. Его разум продолжал дремать в клубах конопляного дыма. Стараясь подняться, он толкнул серебряный горшок с поминальным киселем, и только вмазавшись всей пятерней в клейкую овсяную слизь, вдруг вспомнил, что кого-то хоронили.

Стук покатившейся по полу посуды вернул его к реальности. Хоронили! Да! Не совсем его. Но вместе с ним!

Вот почему вокруг такая темень! Он в могиле. А эта сладковатая гарь, повисшая в остатках воздуха, никогда не рассеется. Она будет все сильнее и сильнее забираться ему в нос, глаза, под небо, пока окончательно не удушит.

Где-то локтях в трех от него кто-то завозился и застонал. Левкон не на шутку испугался. Мертвые должны быть мертвы. Он не верил, что Псамата сейчас встанет со своего погребального ложа и будет жить в кургане, как в доме: готовить еду, ходить туда-сюда, покрикивать на слуг.

Слуг? Кого-то похоронили одновременно с ним. Лошади, собаки, возницы, лучницы, мальчик-пастушок…

— Кто здесь? — слабым голосом позвал Левкон, но не получил ответа.

Бывший гиппарх не знал, почему в последние минуты жизни его так интересует второй человек, оказавшийся с ним под одной земляной крышей. Ляг тихо и помирай — все равно не выбраться. Но Левкон не хотел тихо. Он встал на четвереньки и, шаря вокруг себя руками, начал осторожно продвигаться вперед.

Грохот сшибаемых горшков и шорох пересыпающихся кремневых наконечников сопровождал каждое его движение. Впереди кто-то посапывал с храпами и пересвистом. «Вдруг, это Асай?» — думал пантикапеец. Вот кому бы он пожелал смерти. Сварливая и приметливая ключница была для рабов Псаматы сущим наказанием.

Рука Левкона наткнулась в темноте на костлявую старушечью ногу, обутую в кожаный скифик. На мгновение гиппарху пришло в голову, что это вполне может оказаться одна из сестер Алмастай — дело-то под землей — уродливая старуха с костяными ногами, как у скелета, открывающая дорогу в царство мертвых.

Весь эллинский скепсис разом слетел с гиппарха. Вот она сейчас набросится на него и утащит в огненную печь, которая у нее всегда за спиной… И какие только мысли не лезут в голову даже вполне здравому человеку, когда он на дне могилы, а над его макушкой пара локтей сырой земли!

Левкон стиснул пальцы и изо всех сил дернул ногу «Алмастай» на себя. Сопение прекратилось, и через секунду щемящей тишины послышался душераздирающий вопль. Кричала явно женщина. Живая, хоть и старая. Он сделал ей больно, а разве костяным ногам можно причинить боль?

Между тем Асай куда быстрее, чем грек, сообразила, где находится и решила, что это Тутыр — волчьеголовый сторож царства мертвых — тянет ее в преисподнюю.

— Чур меня! Чур! — закричала старуха и, схватив подвернувшуюся под руку плошку с жертвенной бараниной, огрела оборотня по башке.

Тот вскочил от неожиданности на ноги и треснулся затылком о плоский деревянный свод погребального шатра.

— Сухтар-р рах-хаш! — рявкнул Левкон по-скифски. — Жженое дерьмо!

Он даже не заметил, что от сильного удара распиленные бревна над головой чуть-чуть сдвинулись со своих мест. Зато старуха заверещала еще громче и метнулась в темноте, ища убежища по углам. По грохоту погребальных горшков легко можно было определить, где она. Но Левкон сейчас не собирался гоняться за злобной «Алмастай». Куда больше его занимала земля, тонкой струйкой сыпавшаяся сверху на его лицо. Значит где-то там есть щель и, если ее расшатать…