Конан и Смерть

– Король Конан, не в моих силах открыть эту дверь. Теперь нам придется ждать пять дней и пять ночей. А сейчас – молчите. Вы совершили ужасное преступление. Я не хочу с вами разговаривать.

– Зигфрид, не глупи! Что значит – «не в твоих силах»!? Ты ее уже один раз открыл, уже один раз закрыл!.. Трудно открыть еще раз!? Я освободил вас от дракона, а ты!..

Но королевич больше не отозвался.

Всю первую ночь, проведенную под железной дверью, Зигфрид терзался муками совести.

В самом деле: вначале он убил славного Фафнира – не своими руками, руками Конана. А теперь убивает Конана, заточив его в пещере Фафнира. И опять как бы не своими руками, не своей волей: ведь дверь была заперта силою воды, он же, Зигфрид, был в тот миг уверен, что Конан мертв, а раненый Фафнир мечтает оторвать ему голову.

Было и еще одно важное обстоятельство, которое не давало Зигфриду покоя. За смерть Фафнира требовалось заплатить виру. Ее должны получить родичи дракона – в противном случае они, или их духи, или дух Фафнира сживут Конана со свету, да и на том свете спуску Киммерийцу не дадут.

Даже если эту проблему рассматривать через призму сугубо христианского разумения (а Зигфрид признавал, конечно, великую силу за комитом Иисусом, то есть самого себя считал убежденным христианином), все равно Фафнир рисовался тварью невинно убиенной, жертвой предательского удара, а Конан – Иудой, Иродом.

В такой ситуации следовало обратиться за консультацией к епископу. Но епископов-то как раз на Гнитайхеде и не было! Не было церквей и монахов, языческих базилик и храмов Юпитера, не было ни одного жреца Изиды, ни одного захудалого друида!

Выходило, что проступки Зигфрида не только губительны для жизней Киммерийца и Фафнира, но еще и небезопасны для посмертной судьбы короля Конана. Король по неразумию своему убил существо, которое убивать не следовало ни в коем случае. И теперь, будучи лишен возможности сразу же очиститься от скверны убийства, вынужден торчать взаперти, наедине со своими грехами и жертвой этих грехов.

Дуролома Конана королевичу было немного жаль. Ровно настолько, чтобы считать своим долгом прождать под дверью пещеры эти проклятые пять дней и повернуть ключ, освобождая силу накопленной воды и вместе с ней освобождая буйного варвара.

После этого Конану придется выбирать из двух зол: остаться на Гнитайхеде вечным изгнанником или предстать перед королевским судом. Если, разумеется, суд Божий не свершится раньше земного – ведь Конан посягнул не только на законы гостеприимства, но и на великий небесный план Конца Мира, в котором Фафниру была отведена важнейшая роль…

Странно. Конан вроде бы намекал на свою причастность к этому тайному знанию. Неужели его безумие зашло столь далеко?

Зигфриду не спалось. Он замерз. На священном ясене усердно скрипели жуки-усачи. Храпел Конан.

Королевич поднялся и, размахивая руками, запрыгал. Одежда, несколько часов назад пропитавшаяся кровью Фафнира и оттого задубевшая, натирала в подмышках и в паху. Теперь Зигфрид жалел, что не нашел в себе сил перед сном сходить к ручью, помыться, выжать рубаху и штаны, потом развести костер, обсушиться и обогреться.

Самым обидным было то, что он, надеявшийся заснуть сразу же, проводил пятый час в полудремотных этических упражнениях на границе между забытьем и невеселыми галлюцинациями. Голые логические конструкты вдруг облекались студенистой плотью видений, а юридические формулы вставали на задние лапы и расправляли крылья, как возмущенные грифоны.

Зигфриду показалось, что тело его еле слышно поскрипывает в унисон жукам-усачам. С чего бы это?

Королевич перестал прыгать и поднес черную от фафнировой крови ладонь к уху. Сжал ее в кулак. Разжал.

Действительно, не то скрипит, не то шуршит.

Ничего удивительного – поспешил успокоить себя королевич. Драконья кровь подсохла и превратилась в пленку – или, если угодно, корку – которая покрыла его родную кожу.

Именно эта пленка и поскрипывает гнусно, напоминая о погубленном драконе. Однако пройдет еще несколько часов, пленка растрескается и сама сойдет скорлупками и лохмотьями. Пожалуй, удастся даже обойтись без купания в студеном ручье.

Зигфрид почесал тыльную сторону ладони. И вздохнул облегченно: его ожидания подтверждались. Ногти без усилий содрали несколько крупных чешуек псевдокожи.

Когда королевич убедился, что прыжками согреться не удастся, он развел костер. Влажные сучья долго не загорались, хотя мелкий древесный мусор вокруг них полыхал вовсю.

Зигфриду пришлось подкормить огонь пучком ломких колючих стеблей, выдранных из мертвого ежевичного куста. Сучья недовольно зашипели, но все-таки занялись.

Королевич взгромоздил поверх сегментированных алыми угольками сучьев еще четыре сырых коряги и, обеспечив себя теплом до рассвета, вновь постарался уснуть.

На этот раз удалось. Но прежде чем заснуть, Зигфрид простил Конана и пообещал сделать все возможное, чтобы вытащить варвара из пещеры живым и невредимым.

– «Свет невечерний»! «Истина»! – передразнил Зигфрида Киммериец. – Какой «истины» можно ожидать от порождения Ангра-Манью, под началом которого, среди прочих проклятых дэвов, ходит сама Друдж, Мировая Ложь?

– Мы так не считаем.

– Упертый ты, как баран. Ладно, зачем я пришел к Фафниру, ты теперь знаешь. О чем же говорил с драконом ты?

– Вам это действительно интересно?

– Мне это действительно интересно! Клянусь дубинкой Сраоши, лучше болтать с тобой, чем сходить с ума от голода и жажды!

– Может быть, еще раз попробуете разрушить дверь? Пустите в ход какой-нибудь из ваших магических талисманов? Вы, кажется, пока еще не испытывали на двери чудесных свойств слюны Фафнира?

– Не торопи дохлого ослика, ему отдых нужен, – отшутился Конан типично офирской шуткой. – Ты мне пока рассказывай, а я с мыслями соберусь.

– Хорошо. Я, как и вы, беседовал с одним из симулякров. Только тот симулякр изображал не Фафнира, а нечто вроде контура дерева, выложенного из шариков белой глины. Дракон уверял меня, что этот симулякр называется «Фафнир без кожи».