Конан и Смерть

– Довольно! Перейдем к делу. Что возьмешь с меня за мину своей слюны?

– Твою левую руку. По локоть.

– Это чересчур. Не достанет ли одного моего пальца? За четверть мины?

Минута тишины.

– Достанет. Но запомни мое предостережение: если сегодня оставишь у меня палец, через пять дней расстанешься с жизнью.

До сего момента Конан оставался глух к предостережениям Фафнира. Весь этот пустой разговор он вел только ради того, чтобы выманить дракона из убежища и заставить тварь предстать перед ним во всей зримой, осязаемой, уязвимой плотской полноте.

Однако, повторное предостережение дракона смутило даже его, варвара из Киммерии. В самом деле, смерть знаменитого искоренителя скверны – то есть его, Конана – должна быть на руку любому нечистому исчадию Зла. Какой резон ему, выблядку Ангра-Манью, отговаривать Конана от колдовской сделки?

Но даже Конан, хоть и был он не силен в схоластике, быстро отыскал каверзу: тварь постыднейшим образом лжет. Ни через неделю, ни через месяц, ни через год с ним, Конаном, ничего не станется!

– Заметано! – смело выкрикнул Конан. – Мой палец – твой!

Когда-то Киммериец был свидетелем нападения огромной орды перелетной саранчи на царство Куш. Ему на всю жизнь запомнилось апокалиптическое тарахтенье прожорливого облака, обдирающего с ландшафтов пестрые заплаты полей и пастбищ, приводящего к общему пепельноцветному знаменателю посевы гороха и конопли, ячменя и пшеницы. Ничего страшнее этого неостановимого уравнителя Конан в жизни своей не встречал.

Саранчовая туча сконденсировалась в глубине пещеры и, спикировав из-под задрапированных темнотою сводов, рванула на бреющем прямо Конану в рожу.

Опыт, перенятый от перехожих калик Куша, швырнул Киммерийца наземь.

Когда оглушительный треск внезапно стих, оставив после себя лишь несколько прохладных ураганчиков, Конан поднял голову.

Перед ним застыл дракон. Застыл, гордо выпятив грудь – и впрямь более похожий на Симурга, чем на пресмыкающееся.

Крылья Фафнира – не вписывающиеся в коридор при полном размахе – стояли торчком над его крапчатой спиной, образуя букву V. Их задняя кромка показалась Конану окровавленной и растрепанной. Однако наблюдения номер два и три, предпринятые варваром на пятой и восемнадцатой секундах tete-a-tete, открыли истину: крылья дракона были покрыты перьями. Черными, алыми и желтыми.

Перья же, но более скромных колеров, утепляли задние лапы и затылок Фафнира. Два острых уха снаружи кудлатились густо-серым пушком, а внутри – отдавали голубизной. Как у молодого ракшаса, – отметил Конан.

Он также предположил, что именно богатая пернатость Фафнира была причиной угрожающего звукового сопровождения его, фафнирова, полета. Однако Конан ошибся. Громкий стрекот, которым пернатый отшельник возвестил о своем появлении, был всего лишь одной из многочисленных драконьих шуток. При желании Фафнир мог пропищать комаром, зашипеть ливнем, прогудеть болидом.

На груди, брюхе, внутренней поверхности бедер дракона жизнерадостно зеленели, точно грядки салата, отчетливо отделенные один от другого бледными кожистыми перетяжками сегменты ороговевшей кожи. Пожалуй, только это обстоятельство, да еще голый хвост с трехперой боевой глефой на конце и надменная крокодилья харя непромерной длины выдавали в Фафнире собственно дракона.

Росту в нем было не менее десяти локтей. Длину Киммериец оценить не брался. Мешало обманчивое освещение.

Невиданная масть. Волшебная порода. Конан едва не задохнулся от восторга. Бесценный трофей!

– Так вот ты каков, Конан, сын Ниуна!

Подлинный голос Фафнира, порожденный его живой глоткой, а не хладным симулякром, был шелковист. По нему хотелось провести рукой, а может быть даже – языком. Приложить к щекам, ко лбу, повязать себе на шею. Голос обаятельной бестии, совратителя принцесс, похитителя душ человеческих. Конан утвердился в мысли, что тварь коварна, кровожадна, лжива.

– Я таков. А что?

– Ты похож на моего отца. Бычишься, как он. И ростом вышел.

– Твой отец – человек?

– Мой отец – человек-не-человек. Но мне интересней другое.

Фафнир сделал два шага вперед и приблизил свой оправленный в роговое кольцо зрак вплотную к Конану.

Киммериец слыхивал, что драконий глаз, вопреки своей обманчивой уязвимости, не берут ни меч, ни стрела, ни копье. Была ли то правда или брехал вонючий евнух Лоламба?

Проверить хотелось, но риск перевешивал возможные выгоды.

– Скажи мне, Киммериец, хранила ли твоя мать верность отцу? – вдруг спросил Фафнир. – Не подставлялась ли она, задрав юбку, северному ветру? Не пила ли воды с червячками? Может, принимала золотой дождь в своих покоях? Или путалась в образе лебедки с черным коршуном?

Это было уже слишком! Рассудок Конана ослеп от ярости. Но глаза видели, а руки делали.

Он провел Фафниру правый хук.

Шея «небеснорожденного» не смогла удержать удар Конана, варвара из Киммерии. Голова Фафнира мотнулась в сторону.

– Не смей порочить мою мать! – заорал Конан.

Зря – тратить времени на театральные аффекты не стоило.

Подвижности фафнирова хвоста могла бы позавидовать гремучая змея. Фафнир продемонстрировал чудеса реакции и сбил Конана с ног в тот самый момент, когда варвар наносил третий по счету удар в серии: а именно, правый апперкот.

При этом костяная глефа на конце хвоста чиркнула по кольчуге Конана. Отскочила на два пальца. Продолжила движение по инерции. Немного развернулась вдоль продольной оси. Снесла Конану мизинец на левой руке, отведенной для четвертого удара. Снесла свое собственное скульптурное изображение на монументе «Фафнир, сын Хрейдмара». И, разбив чету самоцветов на стене коридора, ушла назад, влекомая продольной мускулатурой хвоста – чрезвычайно развитой у небеснорожденных драконов.

– Праздно любопытствующие мне глубоко противны! Противней линдвурмов! Оттого не терплю я, когда на меня пялятся незнакомцы! – пролаял дракон. – А ты противен мне втройне! Торгашеское семя!

Передняя лапа дракона – лишенная перьев, когтистая, прижимала шокированного болью Конана к полу. И заодно покрывала невидимый кинжал, к которому были устремлены все атомарно простые мысли варвара.