Цена всех вещей

На самом деле это были мои первые похороны в жизни. Мине стало лучше, и она уехала. Теперь она вернулась на лето, но я больше не могла выносить ее вида.

В переднем ряду Диана приобняла Ари за плечо, и я ощутила укол ревности. Я потянулась, чтобы присоединиться к Диане, но Ари сбросила ее руку, и моя рука тоже упала на колени. Ари даже не смотрела на Диану, зато Диана внимательно всматривалась сквозь слезы в лицо подруги, пытаясь угадать, как лучше себя вести и чем она может помочь. Я глядела на них обеих, мучаясь теми же мыслями.

Священник что-то говорил. Периодически повисали долгие, ужасные паузы. В одну из них Ари поднялась по ступенькам на подиум. Потом развернулась и, не говоря ни слова, вернулась обратно на свое место. Когда она сбегала вниз по ступенькам, все в церкви затаили дыхание. Ари, чьи ноги выделывали самые фантастические вещи, стоило ей только захотеть, чуть не упала. Она почти рухнула на скамью. Волосы упали ей налицо.

Кажется, выступал дядя, а может, сосед — я перестала улавливать суть происходящего. Со всех сторон слышались вскрики плача. Гроб стоял на помосте, похожий на сияющий белый кирпич. Хлопанье крыльев казалось все ближе. Если бы я только могла открыть гроб и увидеть, кто там лежит.

Я больше не могла думать ни о смерти, ни о гигантской величественной птице, которая подобралась слишком близко, поэтому начала размышлять о том, что хотела бы рассказать Ари и Диане. О том, что чувствовала самая слабая, нежная, самая бесполезная часть моего я. О ерунде, про которую я никогда им не рассказывала. Возможно, потому что говорить всякие депрессивные вещи о сестре, которая находится при смерти, и о том, как каждый день ходишь к ней после школы в больницу и смотришь, как она угасает, не принято. Никто не захочет выслушивать подобный бред. А мне хотелось, чтобы подруги желали моего присутствия не только из-за заклинания. В конце концов, магия подарила мне возможность. И я не могла не воспользоваться этим преимуществом.

И все же у меня по-прежнему была куча недостатков.

Когда четыре года назад моя сестра Мина заболела, мы пошли к гекамистке. Нет, сначала мы, конечно, пошли к врачу, сдали все анализы, поплакали, получили заключение еще одного врача, вернулись к первому доктору, сдали дополнительные анализы, начали курс химиотерапии — а потом пошли к гекамистке. Как только появилась договоренность о встрече, Мина сразу же настояла на том, чтобы я пошла вместе с ней.

— Кейтелин уже достаточно взрослая, чтобы пойти туда. Она этого заслуживает, — заявила сестра, но я прочла по ее глазам, что она просто боится идти одна. Мы были слишком близки.

Поэтому в назначенный день я пошла вместе с ней. Это была не наша городская гекамистка, живущая по соседству со школой, эту рекомендовали лучшие из лучших — да мой папа к другой бы и не пошел. У нее имелся настоящий офис рядом с Бостонской больницей. Деньги никогда не были проблемой для моих родителей. Возможно, это было для них единственное решение, единственное, что они могли сделать, когда на пороге стояла беда.

Мы слышали о том, что гекамисты не могут лечить людей, однако доходили до нас и другие слухи: нужно просто найти правильного гекамиста. Из тех ковенов, которые продлевали своим членам жизнь. Гекамистов, которые прекратили лечить людей в отместку правительству, сделавшему вступление в ковен нелегальным двадцать лет назад. А Мина была больна, возможно, даже умирала (мы не знали), и мы должны были попытаться.

— Все это неправда, — заявила гекамистка. На ее лице отпечаталось такое количество морщин, что рассмотреть глаза было практически невозможно. Она носила белый медицинский халат и говорила сухим, менторским тоном. — Гекамист — своего рода духовный счетовод. Мы традиционно работаем в трех областях — с телом, разумом и душой или, по-другому, (так мне нравится больше) на физическом уровне, ментальном и уровне ауры. Скажем, у вас в наличии выдающиеся умственные способности, но большие проблемы с внешностью. — Я ощутила, как все в комнате, кроме Мины, уставились на меня. — Мы перераспределяем ресурсы так, чтобы часть умственного резерва перешла в красоту. Но когда кто-то настолько болен, как Мина — прости, дорогая, — расплата умственными способностями может оказаться катастрофичной.

— И все же она выживет? — спросила мама. Мина унаследовала мамины черные блестящие волосы, темную гладкую кожу и элегантный нос, но не ее чувство стиля и маниакальную страсть к садоводству. Я пошла в отца: от него у меня желтая, склонная к акне кожа и маленькие глазки, и не знаю, что еще, поскольку большую часть времени он проводил в Бостоне, где зарабатывал кучу денег. Так что моя мама могла с упоением заниматься садом.

Гекамистка покачала головой:

— Она станет овощем.

Мина вздохнула, а родители начали шепотом переговариваться друг с другом.

— Если бы был хоть один-единственный шанс, доктор сказал бы нам об этом, — заявила я Мине.

— И потерял такое прибыльное дело? — ответила сестра, проводя рукой по облысевшей голове. От любой шапки кожа у нее адски зудела, найти подходящую она так и не смогла. Мина прошептала так, чтобы гекамистка не слышала: — Я ненавижу это место.

— Что ты имеешь в виду? Здесь мило.

— Разве ты не ощущаешь чувство фатальности происходящего? Сюда приходят люди, которые потеряли надежду. — Гекамистка посмотрела на нас, Мина улыбнулась в ответ и продолжила еще тише. — Они больше не могут выживать своими силами.

— Куча народу пользуется заклинаниями.

— Люди делают опасные вещи из-за ненависти к самим себе.

— Я ненавижу рак, — ответила я. — Ты тоже ненавидишь рак, так ведь?

— Это все равно что ненавидеть снег или красный цвет.

Она не стала объяснять, что имеет в виду, но у меня было множество времени для того, чтобы обдумать ее слова, и я поняла, что сестра считает рак чем-то обычным, вроде снега. Нет смысла ненавидеть то, чему нет до тебя никакого дела. Ненавистью не победить болезнь, ты просто погрязнешь в этом чувстве. В тот момент я не знала, что ей ответить, поэтому мы просто собрались, поблагодарили гекамистку за потраченное время и побежали к парковке, где стояла наша машина.

Три года спустя, отправившись за заклинанием красоты, я вспомнила тот разговор. Когда я сообщила сестре о том, что сделала, Мина была немногословна. Неудивительно, учитывая, что нас разделяло полмира. Ее сообщение уместилось в одну строчку: «Не могу здесь писать. Нет времени. Удачи. Люблю тебя». Словно это была телеграмма, в которой надо платить за каждое слово, а не письмо, отправленное из одного из интернет-кафе Уттар-Прадеша. [8] Она могла бы написать и больше, но ей было все равно. Она бросила меня.

И я вспомнила об этом снова, когда получила заклинание дружбы. Пока гекамистка творила заклинание в маленькой гостиной, так непохожей на стерильный офис псевдоврача, куда мы ходили с Миной, я вдруг вспомнила ее слова о том, что все, кто сидели в этом кресле, полностью отчаялись и испытывали ненависть к себе.

Я думала об этом и, хотя внутренне мне хотелось не согласиться с Миной, она была права. Я впала в отчаяние, и я ненавидела себя. Все, что она говорила о заклинаемых, было правдой.

Гекамистка открыла новую коробку печенья и высыпала горсть на столешницу.

— Подобные заклинания называются «крюк», — сказала она, продолжая возиться с печеньем и зазубренным камнем. — Одно съешь сама, а остальные отдай друзьям, и они не смогут покинуть тебя.

— Как долго оно будет действовать?

— Хороший вопрос. Хороший, хороший, хороший. Сколько сможешь заплатить?

— У меня есть четыре тысячи долларов. — Я сняла дневную норму со своего сберегательного счета и опустошала мамин бумажник четыре дня подряд. Мама даже не заметила. Толстая пачка хрустящих банкнот лежала посреди стола, совершенно неуместная в этом обшарпанном доме.

Гекамистка вдруг застыла и повернулась ко мне:

— Этого достаточно, чтобы я сделала его постоянным.