Вино Асканты

ми мудрецов Искалора.

Вольный боец встал, взял меч и упражнялся в приемах защиты и нападения до тех пор, пока не почувствовал, что мышцы разогрелись, отошли от ночного оцепенения, и готовы работать. Раздевшись до пояса, он растерся обильной утренней росой, поднял с земли боевой топор и, выбрав место у трех деревьев с жесткими, похожими на кинжалы, длинными пятнистыми листьями, принялся за печальное дело.

Копать могилу было непросто – топор мало подходил для этого, – но Грон трудился с ожесточением и все больше углублял узкую прямоугольную яму. Он не знал, по каким обычаям хоронят умерших в стране Колдуна – в Искалоре жгли погребальные костры; кровавые кинжальщики выносили своих мертвецов в пустыню; островитяне по ночам опускали трупы в воду в Бухте Ушедших, привязывая камни к ногам; горцы рассаживали покойников в глубоких сухих пещерах, спиной к спине… Грон не знал, как поступают с мертвыми в стране Колдуна, но, сам не зная почему, решил, что тело погибшего нужно предать земле.

Он вырыл могилу уже после восхода солнца. С головой закутал Колдуна в черный плащ, осторожно опустил на последнее ложе. Засыпал землей, положил на невысокий холмик семь сорванных зеленых ветвей и ломоть хлеба, вылил на хлеб несколько капель вина. Подумав немного, призвал духов рассвета охранять могилу, поскольку решил, что подобная просьба не повредит Колдуну, даже если тот верил во что-то другое и поклонялся другим духам. Духи рассвета не могли повредить никому…

Потом оттащил подальше от дороги трупы метателей и забросал их ветвями. Если можешь, не оставляй неубранными даже трупы врагов…

Утро уже полностью вступило в свои права, когда Грон подготовил погребальный костер для Тинтана. Негоже бросать на поле боя верных друзей. Исходив окрестный лес в поисках сушняка, он соорудил над верным скакуном высокий шатер из очищенных от ветвей стволов и до самого верха забил его ломким хворостом.

Смесь белого и черного порошков вспыхнула мгновенно – затрещало, засипело пламя, поднялся к небесам извивающийся столб густого сероватого дыма. Задрожал, заструился горячий воздух вокруг костра, так что показалось – деревья скорбно трепещут листвой, провожая коня в дорогу без возврата. Уходил Тинтан, навсегда уходил в другой мир, на бескрайние поля, где бродят молчаливые табуны…

Долго, долго, чадя и шипя, горел костер. Грон, как завороженный, смотрел на огонь, но мыслями был далеко. Упали прогоревшие стволы, подняв в воздух тучу пепла, тлели угли над сожженным Тинтаном. Вольный боец опутал поводьями передние ноги коня Рении, оставил его пастись на поляне. Вскинув арбалет, вогнал стрелу в толстый ствол, обвязал оперение своей голубой повязкой. Положил под деревом плащ. Пусть та, что придет сюда, на эту поляну («духи рассвета, помогите ей прийти!»), знает: он отправился дальше, но обязательно вернется. Сел на коня, прощальным взглядом окинул печальное место и поехал вверх по склону холма, углубляясь в лес.

Где же, ну где железная птица, почему не летит, не нападает, гремя