Алмазный трон

— Все прошло, — прошептала Лильяс.

— Ну, вот и хорошо. Мы со всем разобрались?

— Не совсем, все это нужно как-то завершить, понимаешь?

Спархок с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.

— Это серьезно, Махкра. От этого зависит, как будут относиться ко мне соседи.

— Предоставь это мне, — прошептал он. — Ты изменяла мне, Лильяс, — провозгласил Спархок, обращаясь к подслушивающим их в окнах соседям, — но я прощаю тебя, потому что меня не было рядом, чтобы тебя остановить, и вина за твое падение лежит на мне.

Лильяс с минуту подумала, потом рухнула в его объятия и зарыдала, пряча лицо у него на груди.

— Это все из-за того, что я лишилась тебя, мой Махкра! Я поддалась искушению. Ведь я всего лишь бедная темная женщина — раба своих страстей. Сможешь ли ты и правда когда-нибудь простить меня?

— Что же здесь прощать, моя Лильяс? — важно спросил Спархок. — Ты как земля, как море: отдавать — это часть твоей натуры.

Лильяс отшатнулась от него.

— Бей меня! — потребовала она. — Я заслуживаю сурового наказания. — Огромные слезы, насколько понял Спархок, действительно настоящие, показались в ее блестящих черных глазах.

— О, нет! — воскликнул он, зная, куда это все может завести. — Никаких побоев, Лильяс. Только это, — и Спархок целомудренно поцеловал ее. — Будь благоразумна, Лильяс, — пробормотал он, быстро отходя от Лильяс, пока она не успела обхватить его руками за шею. Он знал, как сильны могут быть эти руки. — А теперь, хотя это разрывает мне сердце, я должен покинуть тебя снова, — с этими словами он вернул покрывало на ее лицо. — Вспоминай обо мне иногда, пока я буду скитаться в поисках своего жребия, который готовит мне судьба, — Спархок почувствовал, что входит в роль, и с трудом поборол импульсивное желание положить руку на сердце.

— Я знала это! — вскричала Лильяс. — Я знала, что ты человек великих дел! Я пронесу нашу любовь в своем сердце сквозь вечность, о мой Махкра, и останусь предана тебе до могилы! А если ты сумеешь сохранить жизнь среди опасностей, возвращайся ко мне. А если нет — пришли мне свою тень в моих снах, — она распростерла руки для объятия, но Спархок уклонился и, драматично запахнувшись в плащ, вскочил в седло.

— Прощай, моя Лильяс! — воскликнул он, натягивая поводья Фарэна, так чтобы он поднялся на дыбы, загребая воздух вскинутыми ногами. — Если мы не встретимся снова в этом мире, быть может Бог дарует нам встречу в другом, — он пришпорил Фарэна и тот ударился в галоп.

— Ты что, проделал все это намеренно? — спросила Сефрения, когда они спешились во дворе береговой таверны.

— Мне нужно было как-то выпутаться из этой истории, — улыбнулся немного печально Спархок. — Лильяс проделывает такое с мужчинами время от времени. Ее сердце бывает разбитым три раза в неделю. Она воинствующе неверна и иногда бывала не совсем честна в отношении денег. К сожалению, она довольно пустой и вульгарный человек, и привыкла потворствовать своим слабостям. Лильяс всегда любила устраивать спектакли, — он помолчал, вспоминая года жизни в Рендоре. — Хотя она мне нравилась, несмотря на все ее недостатки — по крайней мере жить с ней никогда не было скучно. Я должен был помочь ей устроить это представление. Теперь она может проходить по кварталу с гордо поднятой головой, а мне это было совсем не трудно.

— Спархок, — покачала головой Сефрения, — я никогда не смогу понять тебя.

— Но так жить гораздо интереснее, Матушка.

Флейта, все еще сидевшая на белой лошади Сефрении, откомментировала это насмешливой трелью на своей свирели.

— Поговори с ней, — предложил Спархок Сефрении, — она понимает.

Флейта закатила глаза и милостиво протянула ему руки, позволяя помочь ей спуститься.

24

Путешествие через Арсианский залив прошло без происшествий. Корабль шел под хорошим ветром на северо-восток, окруженный другими кораблями Воррена.

На третий день путешествия в полдень, Спархок вышел на палубу где уже прогуливалась Сефрения и Флейта.

— И ты все еще сердишься на меня? — спросил у нее Спархок.

— Нет, — вздохнула Сефрения, — наверно, уже нет.

Спархок не знал, как ему выразить смутное беспокойство, обуревавшее его, и начал издалека.

— Сефрения, тебе не показалось, что в Дабоуре все прошло как-то слишком гладко? У меня такое чувство, что нас водили за нос.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что ты несколько раз оказывала давление на Эрашама. А на Мартэла?

— Нет, он бы почувствовал, и начал противостоять.

— А что же с ним тогда случилось?

— Не совсем тебя понимаю, Спархок.

— Он вел себя, как мальчишка. Мы знаем с тобой Мартэла давно — он очень умен, и соображает быстро. То, что я делал, было так очевидно, что он должен был бы сразу все раскусить, а он даже ничего не попытался сделать, стоял как идиот и позволил мне разрушить все его планы. Меня беспокоит, что все было уж слишком легко.

— Но Мартэл не ожидал нас увидеть в шатре Эрашама, и может быть это и сбило его с толку.

— Мартэла так легко с толку не собьешь.

Сефрения нахмурилась.

— Да, — согласилась она, — тут ты прав, — она помолчала, — Ты помнишь что говорил Лорд Дареллон, перед тем, как мы покинули Симмур?

— Нет, не помню в точности.

— Он сказал, что Энниас вел себя как простак, когда представлял свое дело перед собранием королей. Он объявил о смерти Радена даже не уверившись, что граф действительно мертв.

— Да, теперь вспомнил. И ты сказала, что весь план — попытка убить графа Редана и свалить вину на пандионцев — подсказан каким-то стирикским магом.

— Может быть это заходит дальше. Мы знаем, что Мартэл якшался с Дэморгом и в это все был как-то замешан Азеш. Азешу приходилось обычно иметь дело со стириками, и он мало осведомлен во всех тонкостях эленийского ума. Боги Стирикума очень прямолинейно, они не привыкли к неожиданностям, может быть потому, что стирикам недостает изворотливости. Общая цель всех этих заговоров связана с тем, чтобы не дать Рыцарям Храма присутствовать на выборах Архипрелата в Чиреллосе. Энниас в Симмуре вел себя как деревенский стирик и Мартэл вел себя так же во дворце Эрашама.

— Ты немного непоследовательна, Сефрения. Сначала ты говоришь, что ум стириков не отличается изощренностью, а потом начинаешь объяснять все это так запутанно, что я не поспеваю следить за твоей мыслью.

— Азеш всегда властвовал над умами своих последователей, а они большей частью были стириками. Если Энниас и Мартэл начинают вести себя, как стирики, то это вызывает странные подозрения.

— Прости, Сефрения, но я не могу согласиться с тобой. Каких бы грехов на них не было, но Мартэл остается эленийцем, а Энниас — священником, и они не могли отдать свою душу Азешу.

— Может быть, сами того не желая — у Азеша есть способы сокрушать разум людей, которые ему нужны.

— И что же все это значит?

— Я не совсем уверена, но по моему у Азеша есть причины хотеть, чтобы Энниас стал Архипрелатом. Мы всегда должны об этом помнить. Если Азеш управляет Мартэлом и Энниасом, то они ведут себя как стирики, а стирики соображают медленно и не могут быстро отвечать на неожиданности. Это национальная черта. И неожиданности могут стать нашим лучшим оружием.

— Так ты разгневалась на меня за то, что я удивил тебя?

— Конечно. Я думала, ты и сам поймешь это.

— Хорошо, я буду стараться предупреждать тебя впредь.

— Буду тебе весьма признательна.

Двумя днями позже их корабль вошел в залив, образованный устьями двух рек — Укеры и Симмура. Они приближались к порту Ворденаиса. Когда корабль пришвартовывался к одной из пристаней, Спархок увидел, что портовая набережная патрулируется солдатами в красном.

— Ну и что теперь? — поинтересовался Кьюрик, когда они оба спрятались за низкой палубной надстройкой.

Спархок нахмурился.

— Видно придется проплыть вдоль берега и сойти на арсианской стороне.