Иоанниты

А затем началась война – самая жестокая война тех времён. Страна затянула пояса, и заметнее всего это сказалось именно на иммигрантах. Кто-то сжал зубы и стал терпеть (большинство), кто-то нашёл способы вернуться домой, а обнаглевшие решили качать права. Озлобленные иностранцы принялись поджигать правительственные учреждения и пускать под откос поезда.

Гостеприимство Каледонии тут же закончилось: наглецов стали вешать и расстреливать, а, войдя во вкус, правительство решило чисто по-расистски согнать всех иммигрантов на принудительные работы. Указание не всеми было понято правильно – лишь самые везучие отправились на каторгу, но многих подвергли геноциду.

Правительство не стремилось утихомирить своевольные расстрелы, поэтому по стране прокатились волны массовых убийств; чего стоит резня общины темнокожих в Рьянафере. В этот момент случилась история в СрофэдРут[31].

В этом городке проживала молодая девушка Мари Солей, которая вместе с подругами испытывала дикий ужас от происходящего и желала любыми средствами спасти иностранных жителей города от произвола. Её тётя сильно сдала за последнее время и пригласила девушку к себе в загородный дом сиделкой. Тётя её не могла ходить, очень плохо видела и слышала – Мари решила воспользоваться её состоянием и сговорилась с прислугой, чтобы втайне от хозяйки дома прятать в подвале иностранцев.

Скоро просторный подвал оказался забит несчастными до отказа (считается, что под домом нашли укрытие сорок два человека). Стало ясно, что незаметно держать их там невозможно. Да, тётя Мари пользовалась небывалым уважением и доверием властей, так как её отец и муж были выдающимися военными, которым только гибель в бою помешала дослужить до генералов, поэтому проверки всегда миновали этот дом. Однако содержать такую толпу людей было просто невозможно.

Мари с подругами придумали хитрый план: крупная библиотека неподалёку растеряла почти всех работников, которых забрали на фронт. За несколько лет накопилось много работы – Мари договорилась с хозяином, который по счастливой случайности тоже сочувствовал притесняемым иммигрантам, что спасённые ею люди будут приходить на работу по ночам.

С тех пор библиотека получила сорок пар трудолюбивых рук, которые занялись уборкой, починкой старых книг и ремонтом мебели. Чтобы ни у кого не возникало вопросов, Мари организовала свой читательский клуб, в который вступили все её подруги и друзья. Якобы именно они по ночам помогали библиотеке.

Всю войну спасённые прятались в подвале и работали в библиотеке, тем самым зарабатывая на хлеб. Когда война закончилась, а с ней и зверства в адрес иностранцев, Мари смогла отпустить несчастных. Те пережили страшное время, возможно, только благодаря стараниям смелой девушки.

Мир узнал о её подвиге лишь спустя годы, когда вышла автобиография Мари Солей, названная «Клуб Мари». С тех пор последовали памятники, фонтаны и улицы в её честь и в честь её «клуба».

Улица в Фанеке оказалась, на мой взгляд, далека от смысла, заложенного в название. На ней довольно много народу, но вот иностранцев я не увидел ни одного. Попался даже ресторан, но из всего многообразия кухонь там предлагают родную каледонскую. Ага, так и веет дружбой народов.

Улица почти на границе города, все дома здесь частные, стоят в отдалении друг от друга… прямо сжигай – не хочу. Зелёные насаждения кругом и хитросплетения ходов позволят скрыться с глаз и оставить в дураках жандармов. Не удивительно, что при таких условиях дело поручили непрофессионалу.

Мы добрались до шестнадцатого дома – имя на калитке меня нисколько не удивило. Андре Ремап жил здесь, по крайней мере, пока Монарх не пригласил его перебраться в более безопасные берлоги.

Я уже упоминал о профессоре, но потребовалось уточнить, чтобы у Салли и Истериана отпали последние вопросы. Эта фигура была очень важной.

– Так зачем сжигать его дом? – приоткрыв рот, начал изучать Истер приветливое белое здание.

– Наверно, там осталось что-то не для сторонних глаз. Мне непонятно, почему Монарх не сделал этого раньше.

– Был слишком занят? – пожал плечами товарищ. – А со смертью Ремапа вспомнил.

– Кто знает. Сюда тебя посылали? – спросил я Максвелла, протирающего свои очки.

– Да, это то самое место.

– Ладно, пойдём посмотрим

Мы двинули по дворику, густо усеянному бурой листвой. Нижние ступени лестницы утонули в этом подванивающем ковре. Вот и дверь, ключ неохотно завертелся в замочной скважине. В отпертой квартире удивительным образом отсутствуют какие-либо запахи. Мы вошли. Обнимая банку, последним зашёл Максвелл и поспешил прикрыть дверь.

Истериан мигом нырнул в ближайшую дверь и скоро вернулся, успев раздобыть фонарь.

– Ну, – бодро сказал он, ставя находку на комод в прихожей, – двинем сразу в подвал? В письме же про подвал сказано. Нет у кого спичек?

Вряд ли Максвелл понял моего друга, но фонарь в его руках ясно даёт понять, что ему нужно. Он заёрзал в кармане, чуть не уронив банку, и протянул найденный коробок.

– Что там за комната? – заглянул я туда, где побывал Истер.

– Кухня. Мы с Салли в таких домах уже бывали – они все однотипные.

Я заглянул. Полный порядок, хотя и заметны следы заброшенности. Пару-тройку недель здесь никто не появлялся, либо просто не снизошёл до уборки.

– Хорошо бы всё тут обыскать, – задумчиво проронила Салли, взявшаяся изучать миниатюрные картины, развешенные в прихожей.

– Это мы ещё успеем, – Истеру пришлось повозиться с фонарём. – Но первым делом надо изучить подвал. Пойдёмте, это туда.

Долговязый повёл нас сквозь здание. Когда я проходил мимо Максвелла, очкарик схватил меня за рукав и задал совершенно бестолковый вопрос:

– Простите, мне идти с вами?

– Нет, лучше выйди на улицу, сбеги и доложи про нас Монарху. Поживее, в подвал!

Зло пыхтя и нарочито громко стуча тростью по полу, я погнал недотёпу по узким коридорам. Место оказалось любопытным: дом наполнен ненавязчивым самолюбованием его жильца. Понятное чувство напомнить о себе миру, особенно когда ты чего-то достиг, а мир так равнодушен. Фотографии, дипломы, грамоты, вырезки из газет… всё помещено под стекло и развешено на стенах. За ними видишь судьбу хорошего человека, порядочного учёного, интеллектуального, умного, достойного уважения. Я не страдаю особой наивностью – знаю, что и среди преступников полно людей, которым можно только позавидовать… но не понимаю, почему так случилось с ними. Монарх – хитрый, могущественный и властный, он воспользуется всеми и бросит, когда придёт время. Неужели Ремап был недостаточно прозорлив, чтобы увидеть это? Надеялся перехитрить Монарха? Добиться успеха? Или он просто согласился заниматься любимым делом и плевал на последствия? Плевал на всё, включая свою смерть.

Я могу понять Пито, жадного до денег, готового на всё ради очередной их кучи. Он не станет стесняться в средствах, лишь бы потешить своё уязвлённое карликовостью самолюбие. Но не все же такие…

Что же им всем предложил Монарха? И как все в это поверили?

Дверь в подвал открылась со звуком ржания помирающей лошади – в таком плохом состоянии оказались петли. Особенно покоробил скрип Истериана: он сморщился, чуть не сложился пополам. Ругнувшись, он первым пошёл вниз.

Лестница оказалась слишком уж приличной для подвала. В некоторых странах подвал равняют с прочими комната, но в Каледонии туда сваливают всяких хлам. Поэтому хорошее обустройство и бросается в глаза. Это заметил не я один.

– У профессора здесь добротно обставлено, – произнесла Салли, для чего-то понижая голос. – Много свечей.

– Да, надо бы заняться светом, – загорелся деятельностью Истер, поставил фонарь на стол и побежал со спичками по кругу, зажигая многочисленные свечи.

С каждой следующей помещение наполняется светом. Уже различимы столы всех мастей вдоль стен, отделённые друг от друга высокими узкими шкафами. Стол, шкаф, стол, шкаф – чередуясь, они почти замыкаются по кругу. На стенах висят грифельные доски, всего их две. На них проглядываются нестёртые цифры, знаки и линии. Понимая свою никчёмность в знании электричества, я всё равно попытался восстановить изображённое на досках.