Время и боги: рассказы

Случилось так, что за некоторое время до этих событий некий мистер Муч предпринял попытку превзойти «Селфриджес»*, и его сын Гарольд Муч как раз путешествовал по угледобывающим районам страны в поисках шахт, которые мог бы купить. К дому семерых шахтеров он пришел просить ночлега, который те ему с радостью предоставили; будучи же весьма наблюдательным молодым человеком, Гарольд Муч довольно скоро заметил в дальнем конце комнаты стеклянный гроб и сделанную золотом надпись, гласившую, что Бланш приходится дочерью лорду Клинку. И едва увидев гроб, он сказал шахтерам:

— Мы готовы приобрести его у вас за хорошие деньги; стоимость упаковки и перевозки мы также возьмем на себя.

Но шахтеры не захотели продавать свою юную служанку. И тогда Гарольд сказал:

— В таком случае просто отдайте ее мне, потому что я не могу без нее жить.

И когда шахтеры убедились, что он говорит совершенно искренне, они отдали ему гроб, и Гарольд позвал своего шофера и слугу, и приказал им тотчас перенести гроб в машину. А наутро молодой человек уехал из дома семерых шахтеров и увез гроб с собой.

Шофер Гарольда Муча от природы был человеком осторожным и водил машину очень аккуратно, но поскольку ему редко позволяли ездить со скоростью меньше шестидесяти миль в час, эта аккуратность была заметна только на хорошей дороге. Сейчас же он ехал по дороге, разбитой тяжелыми грузовиками; на ней то и дело попадались глубокие рытвины и ухабы, что на скорости в шестьдесят миль не могло не привести к резким толчкам. Во время одного такого толчка кусочек отравленного яблока, — тот самый, где в углублении у черенка собрался раствор мышьяка, — выскочил у Бланш изо рта. И вследствие этого (а что такое возможно, подтвердит вам каждый, кто разбирается в ядах) девушка тотчас ожила. Она откинула крышку и, сев в гробу, спросила Гарольда Муча, что происходит.

Молодой человек ужасно обрадовался.

— Со мной ты в безопасности, — ответил он и стал рассказывать Бланш о том, что с ней случилось, и добавил, что хочет на ней жениться, а под конец попросил ее поехать с ним в новый, большой магазин, который его отец строил на Пиккадилли и который должен был занять одну сторону улицы целиком. Бланш ответила согласием, и я, наверное, нисколько не преувеличу, если скажу, что их бракосочетание стало самым пышным за весь лондонский светский сезон. Перья более умелые, чем мое, описывали наряды невестиных подружек, и в каждом случае эти описания публиковались целиком на первых полосах газет; если же я скажу вам, какого размера были заголовки, вы вряд ли мне поверите.

Было бы просто невероятно, если бы на столь выдающееся светское мероприятие не пригласили леди Клинк — ее и пригласили. В полном соответствии с характером роскошного приема пригласительная открытка тоже была верхом совершенства — за исключением, правда, одной мелкой детали, на которую леди Клинк, завороженная великолепием открытки, не обратила внимания; состояла же она в том, что коль скоро речь шла о бракосочетании столь блестящего молодого человека, как Гарольд Муч, упоминать в приглашении имя невесты сочли излишним. Таким образом, леди Клинк знала лишь, что идет на свадьбу, которая обещала стать главным событием года, тогда как имя будущей супруги Муча-младшего оставалось для нее тайной. Впрочем, для человека настолько известного, как леди Клинк, куда важнее было соответствующим образом одеться, и тут уж она постаралась.

Поверх алого chiffon [7] соблазнительного и волнующего одновременно, леди Клинк надела изысканнейшее je-ne-sais-quof [8], присланное фирмой «Пусиль» из Парижа специальным самолетом. Кружевные оборки сменялись мелкими складками оливково-зеленой ткани. Сверху леди Клинк набросила нечто очень светлое в китайском стиле, принадлежавшее еще Марии-Антуанетте*, позволив себе немного смягчить его стильным svelte [9] от «Джулии Лимитед», изящно отделанным бирюзово-голубым. В этом-то изысканном наряде, увешанном самыми черными жемчугами, леди Клинк предстала перед своим граммофоном и, задав свой привычный вопрос «Граммофон, дружочек, расскажи скорее, кто на белом свете красивей и нежнее?», включила машину.

А граммофон ответил:

— Самой красивой миледи была.

Но Муча невеста ее превзошла.

Только вообразите, как леди Клинк стоит, разряженная в пух и прах, раздираемая самыми низменными чувствами, и едва ли не самым недостойным из них была гневная решимость больше не покупать для граммофона новые иглы; другим же была мстительная готовность вовсе не ходить на эту свадьбу, однако ему противостояли мелочное любопытство и желание все-таки посмотреть на таинственную невесту молодого Муча, а также страх пропустить выдающееся светское событие. Эти-то два последних чувства в конце концов пересилили, и леди Клинк отправилась на свадьбу.

Но когда она увидела, что это Бланш заполучила юного Муча, ярость ее не имела пределов. От гнева леди Клинк буквально остолбенела; она не преклоняла колен и не садилась, даже когда это требовалось по правилам этикета, и никто не мог заставить ее взять себя в руки и вести себя как следует. Именно поэтому свадьба Гарольда и Бланш оказалась, в конечном итоге, последним светским мероприятием, на котором побывала леди Клинк; уже на следующий день о недостойном поведении сей дамы стало известно столь высокопоставленным особам, что лорд-камергер* тотчас исключил ее из числа лиц, допущенных ко двору; говорят, он собственноручно вычеркнул ее имя из списков придворных красными чернилами, а страницу, на которой оно было написано, вырвал серебряными щипцами. С тех пор о леди Клинк никто никогда не слыхал. Что касается Гарольда и Бланш, то они стали жить-поживать да добра наживать.

Кстати, впоследствии Бланш часто видели в залах большого магазина на Пиккадилли, где она живо интересовалась условиями контрактов и изучала организацию современного обслуживания.

Возвращение

(Рассказ для радиостанции «ВВС»)

Перевод В. Гришечкина

Эй, вы здесь? Я говорю с вами по радио. Надеюсь, вам хорошо меня слышно?

Вы, наверное, хотите, услышать историю о привидениях, о духах. Настоящую историю из личного опыта, а не какой-нибудь пересказ пересказа… Эта история приключилась со мной, так что, возможно, это самая личная история, какую вы когда-либо слышали.

Начну, пожалуй, с того, что я был очень далеко, когда меня вдруг охватило непреодолимое желание вновь побывать в тех местах, которые я знал очень, очень давно. Я сказал «начну» потому что должен же я с чего-то начать; что касается моих скитаний в отдаленных краях, где я оказался по воле рока, то они не имеют почти никакого отношения к моей истории. Достаточно будет сказать, что я тотчас отправился в путь, двигаясь на крыльях желания столь сильного, что оно, казалось, не оставляло мне никакого выбора, и спустя какое-то время вернулся в деревню, где мне был знаком каждый дымоход. Я знал здесь и каждую тропку, и даже отходящие от них узкие стёжки шириной в полшага, по которым дети убегают в свои собственные зачарованные сады, отысканные или устроенные ими среди трав; впрочем, многие из этих узких дорожек сильно изменились за время моего отсутствия. А отсутствовал я очень, очень долго.

Впрочем, старая пивная «Лесничий», стоящая на углу, осталась прежней. Именно туда я направился в первую очередь; никакой особой цели у меня при этом не было, просто я чувствовал, что там я смогу узнать, чем живет и чем дышит старая деревня, так же верно, как в любом другом месте. И когда я шел через поля к «Лесничему», я впервые услышал, как люди говорят о призраке. Я шагал по скошенному пшеничному полю, по жесткой стерне, мимо вытянувшихся в ряд снопов, когда двое работавших в поле мужчин внезапно упомянули о нем.

— Говорят, — сказал один, — он появляется каждые сто лет.