Время и боги: рассказы

Тут надо сказать, что поначалу лицо убитого полисмена и ощущение его мертвого веса немного пугало парней, ибо они все-таки были еще очень молоды, но это пританцовывание напугало их гораздо сильнее, и страх их рос, по мере того как юноши чувствовали в себе желание пуститься в пляс вместе с настоятелем, что было довольно непросто, особенно если учесть, что им приходилось тащить обмякший, податливый труп. Так они двигались к длинным кочкам, и всю дорогу мертвый настоятель танцевал во главе процессии, а молодые люди делали все, чтобы идти как подобает на похоронах, однако с каждым шагом им становилось все труднее контролировать свою походку. Когда же они, наконец, добрались до места, где, согласно полученному приказанию, им следовало опустить мертвое тело в глубокую бочагу, покойный настоятель и вовсе пустился вприсядку, исполнив самую настоящую джигу, и тогда они снова увидели его лицо и пылающий в глазах огонь, и подумали о его настроении…

— Что вы разумеете под его настроением? — перебил я Ларри, ибо он уже несколько раз употребил это не вполне понятное слово.

— Я разумею, — ответил он, — танец Гнева и Безумия, которые прыгают и кружатся в приливе чистой радости от того, что наконец-то встретились. Во всяком случае, я думаю, что так и было, хотя я, конечно, никогда не видел этих глаз. Парни описывали их мне еще до того, как стали такими, как сейчас, и я думаю, что покойный настоятель был самым безумным из всех духов, что когда-либо вырывались из Преисподней, чтобы бродить по земле в часы между полуночью и криком петуха. Впрочем, наверняка я, конечно, сказать не могу, ибо ребята утверждали: в том, что он им говорил, хватало здравого смысла, хотя никто из них так и не смог припомнить, что именно дух сказал им после погребальной службы.

А он действительно отслужил что-то вроде панихиды над мягкими, колышущимися мхами, в которые юноши опустили мертвое тело. Он сделал все, что мог, хотя и был всего лишь протестантом. Никогда не наступайте на такие мхи, сэр. Они ярко-зелены или багряны, или окрашены в другие сочные цвета, так что вам будет легко их распознать. Но если вы все-таки наступите на них, вы будете столетие за столетием лежать в глубине болот, совершенно не тронуты тлением, и ваши друзья без труда опознают вас, даже если пройдет целая тысяча лет. Я уверен, что и на Страшном суде этот полисмен будет как новенький — уцелеют и его форма, и пуговицы, и это станет веской уликой против кое-кого из наших, если Божественный взгляд на политику хоть в чем-то отличается от того, что мы здесь думаем. Конечно, не мне судить, какие политические взгляды исповедуют на Небесах — как, впрочем, и на земле. Я всегда старался держаться подальше от политики.

Короче говоря, призрак отслужил над болотными мхами протестантскую панихиду и при этом не переставал отплясывать, и огонь в его глазах тоже танцевал и метался. Вот и все, что рассказали мне четверо наших парней о той ночи на болотах; потом они понемногу сделались странными, так что теперь мы вряд ли узнаем, как было на самом деле. Я, впрочем, не сомневаюсь: дух действительно говорил с ними после заупокойной службы и произнес целую речь. Ночь к тому времени стала еще темнее, и в конце концов дух растворился во мраке, так что они больше его не видели. Это была именно речь, почти проповедь, хотя каждый из четверых уверял меня, что дух не сказал ничего особенного. Я, однако, думаю, что он сообщил им многое и о многом, и они так глубоко задумались над услышанным, что в течение всего лишь года сделались такими, как сейчас. Но что конкретно говорил дух, ведает теперь один лишь Бог, к тому же все это было довольно давно.

— Это ужасно, просто ужасно! — сказал я Ларри. — Должно быть, дух обличал их в убийстве полицейского, и в конце концов их совесть не выдержала. Думаю, он был вполне способен на что-то в этом роде — особенно если он действительно был настоятелем церкви Святого Патрика, в чем лично я почти не сомневаюсь.

— Ничего подобного, — возразил Ларри. — Простите мне мои слова, но англичанин именно так и подумал бы, однако на самом деле было не так. Мне кажется, дух был нашим сторонником, поэтому как только он узнал о происходящем, — особенно если ночь была подходящая (Бог весть, как они узнают подобные вещи), — он ненадолго вырвался из Ада, чтобы подбодрить наших парней и преподать им соответствующие наставления.

— Тогда почему же они сошли с ума? — спросил я.

— Потому что остались одни, — уверенно ответил Ларри. — Без его помощи они просто не знали, что делать».

Причина

Перевод В. Кулагиной-Ярцевой

Шипящий звук, не лишенный музыкальности — словно Смерть точит свою косу — слышался ночью в комнате, освещенной одной лишь свечой. Этот звук раздавался три столетия назад в Испанском королевстве. Резкое, пронзительное шипение со звоном, одно за другим. Теперь фантазия того, кто подслушивал в ночи, — если он обладал воображением, — могла бы представить Смерть, взмахивающую косой. Но здесь не было никого, кто бы мог подслушать: два молодых человека были совсем одни в комнате, где перед этим ужинало человек двенадцать.

Кувшины с вином и беспорядок на столе свидетельствовали о том, что вечер проходил весело, но теперь ничего от всего этого веселья не осталось, лишь некоторая нетвердость в ногах молодых людей, если ее можно было по каким-то причинам счесть веселой. Друзья покинули их, ни один из них не знал, почему, и, одни в этой плохо освещенной комнате, они сражались на шпагах. Никакого иного звука, кроме быстрых вздохов танцующих лезвий, сталкивающихся друг с другом в густых тенях сумеречной комнаты, будя спящее эхо по всему дому.

Смуглый молодой человек в синем бархатном плаще сражался со светловолосым юношей, одетым в красное. Синий плащ теснил противника, устремлялся вперед, но безрезультатно — тот отступал при каждом выпаде, отбивая удары, которые едва достигали цели. Синий плащ горел желанием отплатить за обиду, ответить на оскорбление, жаждал этого так яростно, что не мог ни подумать, ни сделать что-либо, только наносить удары шпагой, пока не отомстит.

В разгар веселого вечера, под воздействием выпитого вина вряд ли он разобрался бы с нанесенной ему обидой, даже если бы задумался над ней. Этой обиды хватило, чтобы он стал сражаться, сражаться за справедливость. То, что противник постоянно оборонялся, отпрыгивал назад, наверное, убедило бы наблюдателя, если бы таковой оказался здесь в ночи, что он ничего не отстаивает, что правота не на его стороне, а он только защищает свою жизнь. Кто может судить об этом? В комнате было темно, и никто не наблюдал, а все, кому могла быть известна причина ссоры, ушли.

Тяжелые занавеси заглушали лязг шпаг, а сумеречная комната постепенно погружалась в темноту, свеча мерцала все слабее. Синий плащ продолжал наступать, и, по мере того как схватка продолжалась, руке его вернулся навык, а ногам — твердость; хотя ясное представление о нанесенной обиде окончательно померкло. Достаточно того, что обида была нанесена, а была ли она справедлива, сейчас не имело значения, и он продолжал сражаться.

Черными, как сама ночь, казались ему высокие панели старого дуба, которые теперь виднелись сразу же за его отступающим противником. Он снова сделал выпад, человек в красном плаще снова отпрыгнул и оказался меньше чем в футе от стены. Молодой человек в синем плаще снова быстро сделал выпад, еще быстрее, чем только что. Человек в красном отступил, ударился о стену, и шпага противника прошла сквозь его тело как раз там, где расходятся ребра, и воткнулась в дуб, но человек еще был жив.

Молодой человек в синем поднял оружие своего врага с пола и пошел к выходу, отомстив за обиду. Но, дойдя до двери, обнаружил, что эта шпага плохо подходит к его ножнам, и вернулся за своей. Не сказав ни слова тому, другому, он вытянул свою шпагу, его противник упал на пол, стукнувшись головой о дубовые доски, и теперь наверняка был мертв. Когда человек в красном упал, свеча вспыхнула, тени запрыгали по углам, и в комнате стало еще темнее; но последние винные пары и вся ночная неразбериха выветрились из головы победителя. Он стоял молча, в раздумье, а лужа крови ширилась, в голове у него прояснилось, но вспомнить причину, по которой они сражались, он так и не смог*.