Ключ Лжеца (ЛП)

Я передал портфель Та-Наму и шагнул внутрь, мучительно глядя на должников по обе стороны, руки которых заканчивались чем-то похожим на когти. От их вони мои глаза слезились, и перехватывало горло. За пять шагов я дошёл до фигуры. Расчистил пинками участок плиты пола и опустился на одно колено.

– Это я… принц… это я, Ялан.

Тело едва заметно дёрнулось, согнулось, словно все кости чуть сжались под кожей.

– Ты… – Я не знал, что сказать. Спросить, всё ли с ним хорошо? Выглядел он нехорошо.

Я протянул руку и повернул его к себе. Светлые глаза смотрели на меня из-под спутанных волос.

– Хеннан. – Я сунул руки под парня и, не обращая внимания на грязь, притянул его к себе. Он оказался даже легче, чем на вид. Я без усилий встал и повернулся к воротам, обнаружив, что они закрываются.

– Нет! – Я бросился вперёд, всё ещё держа мальчика и поскальзываясь на грязи. Не успел я проделать полпути, а тюремщик уже повернул ключ. Он ухмыльнулся мне через решётку. Мой сын меча неподвижно стоял посреди центрального помещения. Я изумлённо посмотрел на него, а потом понял, что технически тюремщик не причинил мне никакого вреда.

– Та-Нам! Вытащи меня отсюда!

Сын меча остался на месте. Удар сердца тянулся целую вечность, и мои внутренности скрутило в тугой тяжёлый шар. Теперь Хеннан стал весить как вся тяжесть мира.

– Та-Нам! Сын меча никогда не разрывает контракт! – В мире мало истин, и ещё меньше определённостей. Смерть, налоги, и мало что ещё. Но верность сынов меча была легендарной…

– Вы нарушили наш контракт, мой принц. – Та-Нам склонил голову, словно этот поступок его огорчил. – Вы купили меня при помощи бумаги. День назад ко мне пришёл человек и заплатил полную сумму за мой следующий контракт, хотя я сказал ему, что не знаю, когда вы откажетесь от опциона на мои услуги. Кроме того я сказал ему, что обязан доложить о нашем разговоре своему хозяину. Тогда он объяснил мне, что у меня нет хозяина, поскольку банк Бутарни больше не принимает вашу подпись, так как Центральный Банк приостановил ваш кредит по обвинению в уклонении от налогов. А без хозяина контракт, на который я только что согласился, стал действующим.

– Что за обвинения? – Корпус говорил то же самое. – Не было никаких обвинений. И на какого ублюдка ты теперь работаешь?

Та-Нам поднял голову и встретился со мной взглядом.

– Я работаю на Корпуса Арманда из Железного Дома. – Он сунул руку в маленькую сумку на боку и вытащил два деревянных тубуса для свитков. – Эти обвинения были доставлены сегодня утром. Я получил их от вашего имени и спрятал от вас по распоряжению Корпуса.

– Это мои деньги! – Я указал на портфель в его руке. Казалось, для него он не так тяжёл, как для меня.

– Я сказал Корпусу, что у вас есть портфель, полный золота…

– Ты не мог рассказать! Сыны меча не говорят! – Вокруг меня поднимались головы, поворачивались в сторону портфеля в руках Та-Нама. Бледные грязные руки сжимали прутья решёток остальных семи арок, глаза лихорадочно таращились.

– У нас не было контракта, мой принц. – Та-Нам снова склонил голову и повернулся, чтобы уйти. Даже в бездне отчаяния я отметил, что он не вытащил меня наружу, чтобы снять с моего тела ленту с двойными флоринами. Корпус не знал о ней, а в сыне меча злобы было не больше, чем в обоюдоостром лезвии.

– Дерьмо, – сказал я.

Та-Нам и охранник отвернулись, погрузив нас в глубокую тень. Шаг за шагом свет покидал нас, тьма сгущалась со всех сторон, и с ней приближались должники.

– Дерьмо. – Мне уже надоело повторять это.

Хеннан, который сначала казался таким лёгким, теперь в моих руках делался всё тяжелее. Во мне росло ощущение предательства, и утрата Снорри обрушилась на меня внезапно и из ниоткуда. Отчего-то дружба сейчас казалась более ценной, чем нерушимые контракты. Какими бы ни были его недостатки, северянин никогда не стал бы стоять там и смотреть, что здесь со мной происходит.

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

Благодать тюрьмы Центрального Банка заключается в том, что её обитатели не являются преступниками. Они не убийцы, не наркоманы, не воры, а просто люди, долги которых достигли таких значений, которых достаточно для принятия мер. Причём, их кредиторы достаточно почтенны, чтобы этими мерами было тюремное заключение, а не нож в бок. К тому же люди, окружавшие меня в темной вонючей камере, были наполовину мертвы от голода и слабее здорового ребёнка, и потому совершенно ужасные перспективы стали просто очень мрачными.

Должники вокруг меня испытывали такой трепет перед горстью мелочи в моём кармане, что мне удалось обеспечить порядок обещанием пары медных полушек. Если бы они знали, что золота на мне хватит, чтобы выкупить долги каждого во всех восьми камерах, выходящих в центральное помещение, тогда, возможно, возобладали бы основные инстинкты, и толпа превратилась бы в чудовище. Хеннан молча лежал возле меня, пока я обещаниями и тычками отбивался от наиболее настойчивых сокамерников.

Я смотрел в темноту и беспокоился. Конечно, главным моим страхом было то, что явятся стражники забрать остатки моих богатств. Но Умбертиде отличался от других мест, и долговые тюрьмы были странными учреждениями, управлявшимися строжайшими правилами. Если у должников имелись средства, то они могли выкупиться в любое время, но не были обязаны так поступать. Должник владел любыми капиталами, которые ему удалось сохранить, и многие надеялись, что смогут продолжать свои предприятия из удобной передней части тюрьмы, откуда сумеют заработать достаточно монет, чтобы свести баланс своей бухгалтерии. В любом случае, сколько бы монет ни потратил должник на поддержание своей жизни, все они в конечном итоге возвращались к кредиторам, так что каждый день, что я здесь выживу, я буду потихоньку уменьшать свои громадные долги.

Казалось, прошла вечность (а на деле, наверное, не больше часа), и тюремщик вернулся. Его медлительность и расслабленный вид говорили мне, что он ещё не разговаривал с парнями на входе. Возможно, они даже не знали, что меня задержали – но рано или поздно новости о целом состоянии на мне будут распространяться. Тюремщика же привлекла мелочь, которую я заплатил ему, чтобы он отпер камеру. Он знал, что у меня остались медные гексы и горсть полушек, и пришёл он не чтобы красть, а чтобы продавать. Так всё было заведено в Умбертиде.

Он поставил фонарь на пол и протянул свечу толщиной с его предплечье и такую же длинную, из дешёвого жёлтого жира, который будет коптить и шипеть, но погорит некоторое время.

– Огоньку, ваша светлость? – Он ухмыльнулся, как когда запирал ворота. Я-то ожидал увидеть больные зубы с прорехами, но на деле они у него были маленькие, ровные и начищенные до удивительной белизны.

– Тюремщик, как тебя зовут? – Всегда полезно установить личную связь.

– Меня звать Раско. – Он злобно посмотрел на бледные лица, прижавшиеся к прутьям по обе стороны. – И вы все тут этого не забывайте.

– Значит, Раско. – Я и без монет отлично понимал, что я для него – всего лишь умирающая плоть, цепляющаяся за кости. – И сколько за свечку?

– Две полушки. Или могу отдать треть свечи за одну. Подожгу бесплатно. – Он улыбнулся. – На первый раз.

Хотя и стоило благодарить цивилизованные методы Умбертиде за то, что меня жестоко не ограбили и не прирезали в камере, но всё же слово "цивилизованные" казалось по отношению к ним неуместным. Это был набор правил, по которым люди умирали. Цеплялись гексами и полушками за жизнь, пока не кончатся деньги. Отчего-то в тот миг, торгуясь за зачатки жизни, я подумал, что побои и ножи от тюремщиков и заключённых в обычных тюрьмах кажутся более честными.

– Сколько будет стоить мальчонке выйти? Сколько он должен? – Сумма не могла быть большой. Я вообще удивлялся, что он смог заработать какой-то официальный долг.

– А-а. – Раско смущённо почесал живот. – Непростая задачка.